Ян Мо - Песнь молодости

При виде ребятишек у Дао-цзин сон как рукой сняло. Где они живут? Где их мать?.. Несмотря на то, что стояло лето, в эти предрассветные часы Дао-цзин дрожала от холода, а малыши совершенно голые лежали на холодных камнях. Сердце Дао-цзин разрывалось от жалости. Она склонилась над детьми и тотчас в испуге вскочила: дети горели, как в огне. Она хотела было разбудить и расспросить их, но передумала. Ей невольно вспомнилась гостиница «Пекин», которую она только что покинула, синие бархатные занавеси, разодетые дамы и господа. Она горестно покачала головой и достала пять долларов — все свое состояние. Отделив от них два, она тихонько подсунула их под головы спящих детей и, поспешно вернувшись к общежитию, постучала в дверь.

Проснувшись и увидев стоящую у изголовья кровати Дао-цзин, Сяо-янь лениво произнесла:

— А, это ты… Садись.

Холодность подруги сразу подействовала на Дао-цзин. Она была готова к тому, что Сяо-янь будет сердиться на нее, но не ожидала, что она может так перемениться. Ей стало невыносимо тяжело. Она молча стояла у кровати, глядя прямо в лицо Сяо-янь, и, наконец, проговорила:

— Сяо-янь, ты сердишься на меня из-за тетки? Но пойми, я вовсе не хотела…

— Я не знаю, чего ты хотела! — прервала ее Сяо-янь, зевнув. Она включила свет и надела очки. — Линь Дао-цзин, когда бьешь собаку, не мешает вспомнить о ее хозяине!

Сяо-янь села на скамейку возле кровати и уставилась в окно. Дао-цзин присела у стола. Обе молчали.

— Сяо-янь, ты добрая, ты поймешь, что это был не мой личный выпад… — проговорила, наконец, Дао-цзин. — Тетка относилась ко мне очень хорошо, но у нее такие отсталые взгляды…

— Можешь не рассказывать. Она обо всем уже мне написала. — Ван Сяо-янь поднялась, ее густые брови насупились, голос прервался. — Мне… мне так тяжело… Вы не вправе обижаться, когда вам говорят, что у вас каменные сердца, что вы бесчувственные. Революция! Что ж, теперь ни друзья, ни родственники не имеют значения?

Дао-цзин посмотрела на Сяо-янь, на ее печальные глаза. С трудом подняв тело, дрожавшее от неимоверной усталости, она встала и с болью в голосе проговорила:

— Сяо-янь, прости меня! Но я не могу вот так сразу объяснить тебе всего… А сейчас мне остается только уйти. Прощай!

Лицо Дао-цзин было мертвенно-бледным, в глазах стояли слезы. Она медленно направилась к двери.

Сяо-янь с испугом смотрела вслед удалявшейся подруге, сердце ее отчаянно билось; видя, что Дао-цзин уже выходит в коридор и вот-вот скроется из глаз, она вскочила и, сделав несколько быстрых шагов, схватила ее за руку.

— Дао-цзин, не сердись на меня. Вернись! — со слезами на глазах, задыхаясь, проговорила она.

Дао-цзин остановилась и, повернувшись, взглянула на Сяо-янь. Нежное личико подруги было бледным. Дао-цзин не выдержала и расплакалась.

— Дао-цзин, есть вещи, в которых я ничего не понимаю. Не обращай на меня внимания, пойдем в комнату и поговорим.

Дао-цзин послушно вернулась в комнату и сразу же опустилась на узенькую железную кровать Сяо-янь. Она не могла шевельнуться, словно ее вдруг сковал паралич.

Сяо-янь подсела к ней, взяла за руку. Как старшая сестра, с теплой, ласковой улыбкой смотрела она на Дао-цзин; глаза ее застилали слезы.

— Почему ты вернулась? Когда приехала в Бэйпин? Где провела ночь?

Глядя на осунувшееся лицо и ввалившиеся глаза Дао-цзин, которая от усталости была близка к обмороку, Сяо-янь испуганно положила руку на ее лоб:

— Что с тобой? Ты заболела?

Дао-цзин покачала головой, закрыла глаза и откинулась на кровать.

— Ничего… Я просто не спала несколько ночей. Я посплю здесь немного… а потом все тебе расскажу.

— Спи! Потом, потом. — С этими словами Сяо-янь направилась к выходу, но Дао-цзин торопливо окликнула ее:

— Подожди! Подожди! Я хочу узнать: Сюй Хуэй еще в университете? Она мне нужна.

— Сюй Хуэй? — Сяо-янь с нескрываемым интересом взглянула на Дао-цзин. — Она сказала, что у нее тяжело заболела мать, и уехала, не дождавшись экзаменов. Но в университете говорят, что дело не в этом. Недавно прошли аресты, и Сюй Хуэй скрылась, опасаясь, что ее могут схватить.

— Глупости! Не скрылась!.. И не боялась, что схватят! — не открывая глаз, запинаясь, проговорила Дао-цзин. — Сяо-янь, хорошая моя, ты посмотри, как свирепствует террор. Повсюду аресты, расстрелы…

Дао-цзин была не в силах разжать слипавшиеся веки, сон одолевал ее, но она повторяла как в бреду:

— Всех не перестреляют, не перехватают. Землю… не… испепелишь…, не… — не договорив, она уснула мертвым сном.

Сяо-янь укрыла ее одеялом и с глубокой нежностью смотрела на осунувшееся лицо подруги.

Проснувшись в полдень, Бай Ли-пин съела пирожное, растянулась на диване и принялась лениво перелистывать журналы мод. Но вот она подняла голову и взглянула в угол на лежавший там саквояж. Кровь бросилась ей в голову. Обернувшись к развалившемуся рядом с ней господину Паню из муниципалитета, она кокетливо посмотрела на него и проговорила:

— Тоже мне, друзья называются! И как ей только не стыдно! А у меня еще были благие намерения познакомить ее с Лин Жу-цаем. Так нет, дала заморочить себе голову какой-то марксистской чертовщиной. Терпеть не могу таких людей! Провалиться мне на этом месте, если она не удрала откуда-нибудь тайком! Ну, ничего, — я ей этого не прощу!

— Ну что ты разворчалась? О ком это? — поправляя очки, несколько рассеянно спросил господин Пань.

— О ком? Да об этой вчерашней дряни. Я познакомилась с ней еще в университете, она казалась мне неплохой, да и на мордочку очень недурна. Я хотела познакомить ее с этим мошенником Лин Жу-цаем — у него ведь умерла жена. Он бы нам очень пригодился. Кто же знал, что эта поганая девка… — Бай Ли-пин вздохнула и сама улыбнулась своей горячности. — Разные люди бывают на свете. Я считала, что о революции всякий может болтать, но уж никогда не думала, что есть такие, которые готовы за нее жизнь отдать. Ничего не боятся, ни страданий, ни смерти!

Господин Пань закурил сигарету и, откинувшись на спинку дивана, рассеянным взглядом скользил по светло-зеленому потолку.

— Ты говоришь, твоя подруга революционерка? Но, наверное, не настоящая. Ей не понравился Жу-цай, и, естественно, она могла уйти, не попрощавшись, — медленно и безразлично произнес господин Пань.

Бай Ли-пин вскочила и, тыча в него изящным пальчиком с накрашенными ногтями, раздраженно проговорила.

— Ты, что же, меня за дурочку считаешь? Уж я — то ее как-нибудь знаю, раскусила! Пусть мне глаза выцарапают, если не из-за этих несчастных коммунистов она отказалась от моей дружбы!..

Не успела она договорить, как, низко кланяясь, вошла служанка:

— Госпожа, вам принесли письмо и просят вернуть вещи.