Борис Тумасов - Русь залесская

Они пойдут дорогой, которую показал мудрый Чингис и по которой водил свои войска великий Бату! Теперь по этой дороге пойдут они.

Багатуры горячили коней. Их ждёт впереди победа. Они разорят Русь, растопчут её копытами скакунов.

Радовались женщины. Они ехали за своими мужьями в войлочных кибитках, баюкая детей. Женщины пели о богатстве, которое есть у урусов. Это богатство воины отнимут у них и принесут в свои кибитки. Они снимут золотые украшения с русских красавиц и наденут их на татарских.

Женщины пели о новых рабах и рабынях, которые будут пасти скот, что идёт за войском, будут доить кобыл и верблюдиц, будут мять кожи и шить обувь…

Хороший впереди поход, давно уже не было такого!

Отряды всё прибывали и прибывали; становились лагерем вокруг столицы; и вскоре рядом с Сараем вырос второй, войлочный город.

Тихо в ханском парке. Никто под страхом смерти не смеет нарушить эту благоговейную тишину, лишь листья шелестят, шепчутся да ветер гудит в верхушках деревьев.

У мраморного бассейна, под разросшимся кустом жасмина, сидит на плетённом из виноградной лозы стуле молодая ханша Гюльнэ. Девушка-рабыня костяным гребнем чешет чёрные как смоль пышные волосы ханши, другая держит перед ней серебряное зеркало.

Из зеркала на Гюльнэ смотрят тёмные, как сливы, глаза. Они выглядывают из-под длинных бархатных ресниц. Гюльнэ знает, что она красива… А вот привыкнуть к тому, что ты великая ханша, ханша такой большой и могучей Орды, - это другое. И Гюльнэ часто бывает страшно. Она боится других ревнивых ханских жён, боится и льстивых придворных. Гюльнэ знает, что они улыбаются ей потому, что хан дарит её своими милостями. Великий хан готов выполнять все капризы молодой жены.

А Гюльнэ хочется на родину, где звенит по камням арык и зреют персики…

Подошла, согнувшись в поклоне, старая рабыня-китаянка, сказала нараспев:

- Московский князь с подарком к тебе, звезда очей моих…

Молодая ханша лишь подняла брови, и рабыни заторопились, кончили чесать волосы, другие уже одевали её. Наконец Гюльнэ встала.

- Приведите урусского конязя! - приказала она.

Рабыни переглянулись, и самая расторопная из них побежала выполнять волю госпожи.

А Гюльнэ тем временем думала, что вот и сейчас она нарушила законы ханского дома, когда велела позвать урусского князя на женскую половину. Но в душе она злорадствовала. Пусть знают, что ей всё дозволено. Только к ней милостив великий хан.

На дорожке показался московский князь. Высокий, плечистый, с чёрной кудрявой бородкой, он шёл легко и быстро.

Гюльнэ подумала, что этот князь уже не молод, но красивый и, наверное, сильный.

Рабыня-китаянка сказала:

- Урусский князь подарки богатые привёз.

Молодая ханша одобрительно кивнула.

- Как зовут конязя?

- Иван, - шепнула рабыня.

Русский князь подошёл совсем близко. В руках у него был небольшой резной ларец, отделанный золотом, отливающий чернью.

Иван Данилович отвесил ханше низкий поклон:

- Кланяюсь тебе, великая осударыня, и прошу принять от меня сей подарок.

Калита открыл ларец, и на чёрном аксамите сверкнул золотой венец. Ханша уставилась на него зачарованно. К белому, натёртому румянами и пудрой лицу прилила кровь. Если бы не русский князь, она немедля примерила бы этот венец. Гюльнэ опомнилась, приказала рабыне-китаянке;

- Возьми подарок конязя Ивана. - И, снова повернувшись к Калите, улыбнулась: - О чём просить будешь, конязь Иван?

- Просьба у меня к тебе, великая осударыня. - Калита приложил руку к сердцу. - Другом я был Орде, другом и хочу остаться. Прошу тебя, великая осударыня, замолви слово за Москву. Пусть великий царь сменит гнев на милость.

Улыбка сошла с губ Гюльнэ. Она сердито сдвинула брови:

- Не Москве, тебе чего надобно?

Иван Данилович, глядя ханше в глаза, промолвил:

- То, великая осударыня, одна моя просьба, и о ней я слёзно молю тя. Замолви слово за нас.

Гюльнэ недовольно ответила:

- Скажу о том великому хану, но.не знаю, что скажет он. - И, повернувшись к служанке, приказала: - Проводи конязя Ивана.

Жизнь при дворе великого хана полна тайн. Кто знает, о чём думает Узбек или что замыслили хитрые ордынские вельможи… А кто может постичь непроницаемый ум всесильного Кутлуг-Темира?

Бледный, с закрытыми глазами, лежит он на ковре, обложенный подушками. На животе горшочек с углями. Кутлуг-Темир болеет уже много лет. Тепло облегчает его страдания.

Бесшумно вошёл маленький черноволосый врач-араб, осторожно сменил угли, удалился.

В открытый полог юрты заглядывает солнце. Далеко видно степь и краешек голубого неба. Степь томится в полуденном зное. Иногда пробежит ветерок, пригладит седой ковыль, и снова всё замирает.

Кутлуг-Темир любит степь, и сегодня он велел разбить юрту здесь, у Итиля, на холме, где, может быть, когда-то стоял сам Бату-хан. Не отсюда ли смотрел он, великий воин, на Русь?

При мысли об этом Кутлуг-Темир припомнил князя Ивана. «Хорош урусский конязь Иван. Подарки дал, - подумал он о замшевом мешочке, наполненном драгоценными камнями и золотом, и о двух больших берестяных коробьях с мехами куниц и чёрных лис. Только сегодня поутру привёз их ему Калита, - Не горд урусский конязь Иван. Такой конязь верный слуга Орде. Надобно сказать о том хану. И слова хорошие говорил урусский конязь: «Ты, великий наместник Хорезма, Кут- луг-Темир, велик, как и сам хан». Хе! Хорошие слова, сладкие, как тот мёд, который привозят из Руси. - Кут- луг-Темир довольно причмокнул, подумав при этом о просьбе Калиты. - За Москву просил. Как говорил конязь Иван: «Мы, московиты, зла Орде не творим и выход платим немалый. Так пошто же хан гнев держит на нас? Коли разорят воины хана Московское княжество, то какая Орде от того польза? Ну, один раз возьмёт Орда, а потом сколь лет пройдёт, покуда оправимся да выход платить почнём исправно?»

На что Кутлуг-Темир спросил:

- Великий хан гневом ослеплён, и как остановить поход Орды на Русь, конязь Иван, я не мыслю.

- Есть у меня дума тайная, - ответил Калита, - да боюсь сказывать.

- Говори!

- Ныне, коли великий хан во гневе и нет иного пути остановить его, сказать бы тебе, всесильный наместник Хорезма, что дошёл до тя слух, будто хулагуидский хан Абу-Саид воинов кличет. Уже не на Орду ли войско готовит?…

«Хитрый конязь Иван, - снова подумал Кутлуг-Темир. - Что же, сказать хану о том можно. Пусть шакал злости взыграет в нём».

И, представив, как будет неистовствовать Узбек от такой вести и какие проклятья посыплются на голову Абу-Саида, он злорадно засмеялся.

«А конязя Ивана в обиду давать нельзя, - твёрдо решил Кутлуг. - И ещё конязь Иван умно сказал то же, что и завещал великий хан Чингис: «Тому, кто платит выход и не поднимает руку на Орду, не стоит рубить голову».