Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого

Клеопатра не удовольствовалась провозглашением себя царицей всего Востока, а требовала от Антония, чтобы тот передал в ее прямое подчинение Аравию и Иудею. Ложась во время нескончаемых пиров на одно ложе рядом с Антонием, она водила пальцем, унизанным перстнем с огромным рубином [216], по его лицу и говорила: «Ну что тебе стоит подарить мне эти царства? Разве моя любовь к тебе не заслуживает такой малости?» Антоний отводил руку Клеопатры и отвечал ей: «Сегодня тебе захотелось заполучить царства Ирода и Малха, завтра ты потребуешь подчинить тебе Сирию, а послезавтра отравишь меня, чтобы я не мешал тебе единовластно править половиной мира». «И отравлю, – смеялась Клеопатра. – Зачем мне любовник, который скупится сделать мне такой ничтожный подарок, как Аравия и Иудея?» Антоний воспринял шутливую угрозу Клеопатры всерьез и с тех пор, прежде чем приступить к трапезе, требовал, чтобы все кушанья и напитки пробовала вначале Клеопатра. Царицу веселила подозрительность Антония. Пробуя очередное блюдо, она говорила: «Это ты можешь съесть, оно слишком невкусное. А вот это я не советую тебе даже попробовать – оно так прекрасно приготовлено, что я съем его одна».

Во время одного из пиров Клеопатра вынула из своей прически цветок, погрузила его в кубок с вином и протянула Антонию. Тот, благодарно улыбнувшись, поднес было к своим губам, но Клеопатра удержала его руку. «Ты не заметил, что я не отведала вина из этого кубка?» Антоний насторожился. Теперь улыбнулась Клеопатра. «Если бы я хотела отравить тебя, – сказала она, – тебе достаточно было бы сделать всего глоток из этого кубка». «Что ты хочешь этим сказать?» – спросил Антоний. «Посмотри сам», – ответила Клеопатра и, подозвав одного из рабов, прислуживавших за столом, приказала ему выпить вина. Раб послушно взял кубок, пригубил его и тут же упал замертво. Клеопатра, глядя, как из искаженного судорогой рта раба повалила пена, расхохоталась. «Ну что, любимый? Теперь-то ты подаришь мне хотя бы кусочек Иудеи?»

В последнем письме, поступившим из Александрии, Ревекка сообщала, что на имя Клеопатры поступило послание от тещи Ирода Александры, в котором та приглашала египетскую царицу посетить Иерусалим и познакомиться с ее детьми – сыном Аристовулом и прекрасной дочерью Мариамной, женой Ирода. Это сообщение вывело Ирода из состояния оцепенения. «Довольно ждать, – решил он, – иначе Иудеей управлять стану не я, а мои родственники».

Вскоре в Иерусалим прибыл легат Антония Деллий. Молодой человек с подведенными глазами и повадками женщины привез Ироду личное послание Антония с поздравлениями с фактическим вступлением в царствование («Я уже отчаялся дождаться этого радостного дня, – писал Антоний, – и с тем большим основанием поздравляю тебя, храбрый лев») и сообщением, что по его приказу казнен в Антиохии Антигон – последний претендент на царский трон в Иудее из рода Хасмонеев. Пока Ирод читал и перечитывал послание Антония, Деллий, подобно бабочке, порхал с этажа на этаж дворца Гиркана – одном из немногих уцелевших от пожара домов Иерусалима, где разместился со своей семьей Ирод, – осматривал многочисленные его помещения, не оставляя без внимания даже спальни женщин, и не уставал восхищаться изысканностью вкуса иудеев. Восхищенье его превратилось в сплошной птичий щебет, когда во время обеда, данного в его честь Иродом, он увидел Мариамну и Аристовула.

– Ты не обыкновенная земная женщина, ты сама богиня Лето, которую изводила своей ревностью Гера. – говорил он теще Ирода Александре, красневшей от неумеренных восторгов гостя, – и дети твои не обыкновенные земные дети, а солнцеликий Аполлон и подобная луне Артемида, которые заслуживают поклонения [217]. От имени триумвира Марка Антония должен выразить тебе, Александра, внушение за то, что ты утаиваешь от мира своих божественных детей. Единственное, что может извинить тебя, так это то, что ты немедленно пригласишь художника и велишь срисовать с Аристовула и Мариамны их портреты. Эти портреты я покажу Антонию, и можешь быть уверена, что мой господин, едва увидев их, выполнит любую твою просьбу.

Иосиф, муж Саломии, с улыбкой наблюдал за Деллием и посылал Ироду ироничные взгляды. Ирод, напротив, был мрачен. Ему претили женоподобные мужчины, а Деллий и не пытался скрыть своих педерастических наклонностей [218]. Особенно Ирода взбесило то, что его теща Александра, вступившая в тайную переписку с Клеопатрой, затеяла собственную игру, не поставив об этом в известность Ирода, и продолжала как ни в чем не бывало гнуть свое, отлично понимая, что Ирод не посмеет возразить против предложения Деллия написать портреты Мариамны и Аристовула. Художник действительно в тот же день появился во дворце Гиркана и в три сеанса написал в красках заказанные ему портреты.

Портреты ему удались. Мариамна и Аристовул выглядели на них как живые. Вопреки иудейскому запрету изображать людей, Ирод с удовольствием оставил бы эти портреты у себя. Но заказ на их написание поступил не от Ирода, а от Александры, работу художника оплатил Деллий, и у него не было никаких оснований воспрепятствовать их отправке в Александрию. Спустя два месяца в Иерусалим прибыл уже не очередной легат, а целая депутация от Антония с письмом, адресованном Ироду. Антоний писал, что хотел бы лично познакомиться с Александрой и ее детьми и надеется, что со стороны Ирода это не вызовет возражений. Правда, продолжал он, поскольку поездка тещи Ирода и его жены Мариамны в Египет может вызвать в среде иудеев ненужные кривотолки, он просит Ирода отпустить в Александрию одного лишь Арстовула, о храбрости которого он наслышан, а теперь и покорен его красотой. Письмо Антония заканчивалось словами: «Если только это не представит затруднений».

Приписка к письму оказалась как нельзя более кстати. Ирод тут же написал Антонию ответное письмо, в котором указал, что отъезд Аристовула из страны приведет к смутам среди иудеев, поскольку тем только и нужен повод для совершения государственного переворота. «Тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно, – писал Ирод, – сколь нетерпимы иудеи к назначению меня, инородца, царем Иудеи. Теперь, когда я делаю все для того, чтобы навести в стране порядок, любой опрометчивый шаг с моей стороны может привести к нежелательным последствиям и отторжению Иудеи от Рима, что, полагаю, ни в твоих личных интересах, ни в интересах наших стран».

Ирод, отправляя письмо с депутацией Антония в Александрию, заботился не только о чести своей семьи, что могло вызвать неудовольствие со стороны падкого на сомнительные удовольствия триумвира. Как только ему стало известно о казни в Антиохии Антигона, он действительно предпринял ряд шагов по укреплению своей власти в Иудее. Прежде всего он разыскал давнего друга своего покойного брата Фасаила Офелия и через него выяснил, что Гиркан, после того как Антигон нанес ему тяжкие увечья, был увезен Пакором в Парфию в качестве пленника на случай, если Антигон его обманет и не расплатится с ним обещанными тысячью талантами и пятьюстами самыми прекрасными женщинами-еврейками. Пакор, однако, был убит, как, впрочем, был казнен и Антигон. Тем не менее изувеченный Гиркан постеснялся возвратиться в Иудею, где его помнили и почитали как первосвященника, и, заручившись посредничеством Сарамаллы, злейшего врага Пакора, обратился к провозглашенному царем Парфии Фраату с просьбой разрешить ему навсегда остаться в Вавилоне. Фраат, узнав со слов Сарамаллы о печальной участи Гиркана, такое разрешение дал, благо местные иудеи, во множестве осевшие в Вавилоне при Навуходоносоре, продолжали считать его первосвященником и воздавали ему соответствующие почести.