Виталий Елисеев - 1941–1945. Священная война

То я был у него собакой и он заставлял меня лаять на ребят, то бессловесным теленком и он заставлял меня мычать. А то просто водил по коридорам и я должен был громко выкрикивать на потеху ребятам: «Я – Ушат! Я – Ушат!»

Он так крепко связывал мне руки, что кисти становились синими, а веревка врезалась в тело. Он бы еще крепче связал, если бы смог.

Встретившаяся нам в коридоре пионервожатая, увидев мои посиневшие руки, сказала: «Миша, ослабь веревки, видишь, у него руки посинели», – и пошла дальше.

Он ослабил, но ненадолго.

Так продолжалось несколько дней.

Утром Граус хотел вновь связать мне руки, но тут же получил увесистый удар в лицо. Следующим ударом я разбил ему нос, повалил на пол, подмял и стал молотить по физиономии с жестокостью, не свойственной десятилетнему. Лицо у него покрылось синяками. Выплеснулись наружу боль, обида, унижение. Граус был старше и сильнее меня, но ярость, помноженная на безысходность, придала силы. Он стал громко кричать от боли. Не знаю, чем бы все это закончилось? Ребята толпились вокруг, громко смеялись над непобедимым Мишкой Граусом и не разнимали нас. Он всем надоел. Постоянное ощущение страха, испытываемое всеми перед всесилием Грауса, прошло. Стало понятно, что из себя представляет Мишка Граус.

На его громкий крик прибежала взвинченная пионервожатая. Увидев нас, схватила меня за ворот рубашки, оторвала от Грауса и отшвырнула с такой силой, что я отлетел в сторону, больно упал на пол и набил шишку на лбу.

– Хулиган! – закричала она на меня, помогая Граусу подняться. Так я попал в хулиганы. Смахнув ладонью пыль у него с одежды, она увела плачущего, размазывающего слезы руками, в туалет смыть кровь с носа, лица. Миф о том, что в лагере Граус самый сильный, рассыпался у всех на глазах. Он оказался Тараканищем из одноименной сказки Корнея Чуковского.

После этого, Граус больше не приставал ко мне и обходил стороной. Стал тихим, неприметным.

Но не мог он простить нанесенную ему прилюдно обиду и развеянный миф, как о самом сильном. И от кого? От Ушата! Уходил Граус из лагеря в числе первых и караулил меня с двумя-тремя друзьями около своего дома. Видя, что меня подстерегают, приходилось обходить их стороной по Овражной улице, делая, при этом, большой крюк. Но это не шло ни в какое сравнение от осознания унижения, испытанного всесильным Мишкой Граусом.

Дорогой и милый Натусик!

Шлю тебе свой привет, крепко целую (по весеннему). Пока есть возможность – пишу тебе письмо. Пиши мне, как ты живёшь, как дети. Скучаю по Вас милых моему сердцу и жду момента нашей встречи. Какая это будет радость! Погода у нас – мороз. Местность в духе Пушкинской «Деревни» (Если не принимать во внимание результаты войны): холмы, перелески, а среди холмов змеей вьется «большая» или просто просёлочная дорога. Если принять войну во внимание, то от Пушкинской» деревни» не остаётся, кроме местности, ничего. Дымятся развалины. Они как колени, рядом выстроились……

Кончится война, залечатся раны, страна снова заживёт полной жизнью и всё забудется…. Забудутся невзгоды и останется в памяти одно хорошее. Будем вспоминать свою разлуку как далёкий сон.

Знаешь ли, как хочется поработать по настоящему, хочется и отдохнуть.

Напиши мне, как идут занятия у Алика. Ведь скоро он пойдёт в четвертый класс. Вот время то идёт и не удержишь его.

Я вспоминаю своё детство. Долго тянулось время, пока я перешел в 3-ий класс. Медленны были темпы, а сейчас время бежит со скоростью значительно большей, чем раньше. Темп жизни ускорился. ….

А теперь скоро 3 года, как мы живём в разлуке. Три года как страна ведёт смертельную войну с врагом, а кажется недавно ты меня провожала и сколько было тревоги за вас, моих милых и дорогих. Теперь скоро свидимся. Пиши моя милая и дорогая.

Среди ночи капитан Елисеев проснулся. Спать совсем расхотелось.

Он поднялся, оделся и сел за письмо домой. Начал с даты – 29.02.44. Почти три года войне и некогда подумать о мирной жизни. Она казалась настолько далекой.

Но чем ближе к Берлину подходили наши войска, тем чаще он в мыслях возвращался к мирной жизни, созидательному труду и этим хотелось поделиться с близким человеком через многие сотни километров.

«…….Здесь угнетающе действуют разрушения, которые произвел враг. Есть названия – деревня такая-то, но на том месте, где когда-то стояла она, теперь пустое место.

Вот до каких мерзостей доходит враг. Какой же военный объект – мирная деревня, а гражданских людей – нет и нет.

Вот иногда смотришь на все разрушения – боль сжимает сердце».

Закончив письмо, положил в карман. Потянуло на свежий воздух. Он встал и вышел из землянки.

Аэродром и ночью жил своей повседневной жизнью. Время от времени тишину взрывал рев запускаемых двигателей. Механики готовили самолеты к очередному полету. По полю сновали бензомаслозаправщики, на грузовиках везли боеприпасы. Машины двигались по полю с включенными фарами, без маскировки. Превосходство нашей авиации было настолько очевидно, что немцы уже не пытались бомбить.

Высоко в небе послышался нарастающий гул тяжелогруженых бомбардировщиков, летящих на запад на ночную бомбежку.

Он поднял голову и посмотрел вверх. Небо над головой было темным, безоблачным, усыпанным крупными яркими звездами и среди них, как юная невеста, блистала Луна.

Подождав, пока они пролетят и проводив взглядом, ориентируясь на шум моторов, пошел проверить как идет работа на складе ГСМ. Убедившись, что все в порядке, пошел к себе.

На обратной дороге столкнулся нос к носу с заместителем командира БАО по политчасти подполковником Матвеевым.

– Не спится, капитан, – окликнул его Матвеев.

– Так точно, товарищ подполковник, – ответил Елисеев.

Дальше пошли вместе. Незаметно разговор от текущих дел, войны, перешел в русло грядущей мирной жизни. Не за горами было окончание войны, уже ничто не могло изменить ее ход.

– Грустишь о мирной жизни, капитан? – и не дожидаясь ответа, потому что знал, каким он будет, продолжил. – Я вот тоже жду возвращения к мирной жизни. Буду студентов воспитывать. Я до войны преподавателем в институте был. А у тебя, капитан, какие планы?

– На этот вопрос не отвечу, его у меня, честно признаюсь, нет, а вот о своем желании сказать могу.

– Если желание не маниловщина, а оно подкреплено знаниями, опытом, оно станет реальностью. Извини, что перебил тебя.

– На днях ездил в штаб дивизии. Недалеко от дороги был когда-то завод, а теперь от него остались одни развалины. Остановив машину, потянуло сойти. Тишина, только галки, поднятые вторжением в их владения, с громким карканьем закружились над головой. Я взобрался на развалины среди торчащих стен, обвалившихся перекрытий и решал, с чего бы я начал возрождать завод. Вот именно пойти на такой завод – это моя мечта.