Василий Балябин - Забайкальцы. Книга 4.

— Какой подлости? Чего ты плетешь?

— Измена произошла! Макарка Якимов позицию бросил и к белым подался вместе с полком своим, понятно?

— Макар изменил? — изумился Фадеев, все так же загораживая собою подступ к палатке командующего. — Быть этого не может, мелешь ерунду какую-то! Да не ори ты, пожалуйста, и не лезь, все равно не пущу. Отойди вон к огнищу, там и расскажешь.

Как ни матерился, ни горячился Федоров, а пришлось подчиниться. Отошли, сели у костра.

— Ну, что там произошло? Выкладывай, — сказал Фадеев.

Федоров, все еще во власти обуявшей его ярости, зло буркнул в ответ:

— Чего выкладывать-то? Переметнулся Макарка к белым, вот и все! Русским языком сказано.

— Но почему к белым? С чего ты взял?

— Куда же он исчез? До самого вечера держал полицию, левее Усть-Мотогора, а в ночь как ветром его сдуло! А ведь мы в кольце у белых-то, кроме их, ему и податься некуда! Ежели бы он на прорыв пойти вздумал, так без бою не обошлось бы. А бою никакого не было ночью! Ясно тебе?

— Ничего мне не ясно. Чтобы Макарка, в доску свой человек, большевик, и к белым подался! Сроду не поверю!

Как же, ждут его там шибко! Да они его живьем сожгли бы, попадись он им в лапы.

— А ты про полковника Резухина слыхал? У генерала Шемелина полком казачьим командует!

— Ну и что?

— То, что Макарка у этого Резухина всю войну германскую трубачом был, блюдолизом! И был такой разговор среди партизан наших, что Резухин лазутчиков своих подсылал к Макарке, к себе его переманивал. Я-то по первости не верил таким разговорам, а оно, выходит, правда. Как туго пришлось нам, Макарка и вспомнил про отца-командира своего, махнул к нему прощенье себе заслуживать. Да еще в чины офицерские.

— Ерунда, не верю. А если Макар и двинулся с полком куда-то, значить приказ ему такой был. Тут хитрость военная, не иначе, знаешь какой он, Журавлев?

— Я знаю одно, что мне сегодня вместе с полком моим крышка будет. Подожди, дай сказать, ведь двум-то полкам нашим невмоготу было вчера, а один-то они теперь с землей смешают! Буди Журавлева.

— Подожди, не горячись. К утру подкрепленье получишь и приказ атаковать японцев и бароновцев на участке Кропачев мыс — Хомяки.

— Пушку залиёшь, Иван Ефимыч! Подкрепленье, откуда оно возьмется? Я же знаю, что резервов у нас нету никаких.

— Нашлись резервы: рота пехоты уже на марше к тебе, да еще третий кавполк, пятый дивизион Шестого и батарея Матафонова. К утру все там будут, понятно? Сам Журавлев руководить будет прорывом.

Если бы в это время сверкнула молния и грянул гром, Абрам, наверное, удивился бы менее, чем словам Фадеева. С минуту сидел он молча, уставившись на Ивана ничего не понимающим взглядом.

— Ты… в своем уме? — прохрипел он враз осипшим голосом. — Все полки на прорыв… фронт оголить? А в Богдати, в Култуме вон их какая силища. Японцы, пехота семеновская… с этой стороны Шемелин с тремя полками, все теперь на нас… ведь это погибель! Боже ты мой! С ума сошел Журавлев, что ли?

— Успокойся, Абрам, Журавлев в своем уме, знает, что делает. Да слушай ты, холера тебя забери, дай сказать. Наши штабные, даже Киргизов, так же вот, как ты, всполошились. Бородин за голову схватился вчера, когда Павел Николаевич сказал им об этом. А потом, как он объяснил им, успокоились и согласились, при мне дело было. Я же тебе говорю, что тут хитрость военная, это великое дело! Журавлев всю ихнюю тактику изучил и планы их разгадал. Он так сказал вчера: у них нет оперативности действий, ни один генерал не рискнет на какое-то новое дело без плана. Завтра и японцы и белые будут укреплятся в Богдати, то же самое Шемелин, они уже сегодня окопы роют, узнав, как разгромили мы японцев на центральном участке. Этим мы и воспользуемся: пусть они укрепляются, а мы выставим кое-где по эскадрону, чтобы постреливали по ним для видимости, а сами главными силами ударим на прорыв, выйдем на Уров из окружения. И вольные птицы! Понял что к чему?

Федоров только головой покачал:

— Нe знаю, ты тут такое наговорил, что голова кругом идет.

— Поймешь, вот совещание начнется, и Журавлев сам объяснит лучше, чем я. Пойду гляну на часы.

…Первыми на совещание прибыли Михаил Швецов и Петр Ведерников. Из палатки вышел Журавлев. В белой нательной рубашке, поеживаясь от ночного холодка, он поздоровался с командирами, приказал разбудить Киргизова и Плясова.

— У меня к тебе, Павел Николаевич, срочное дело, — начал Федоров, поднимаясь с чурки, на которой сидел, — Макарка Якимов натворил делов.

— Знаю, товарищ Федоров, — отмахнулся Журавлев, — скажу об этом на совещании. Кого у нас еще нет? Чугуевский не будет, та-ак, Бородин, Хоменко приедут позднее. Начнем без них, ждать нет у нас времени. Хорошо еще, что я побриться успел, сию минуту умоюсь — и начнем! — И чуть не бегом в палатку.

Федоров посмотрел ему вслед, перемигнулся с командирами:

— Видали наших? До бритья ли в эдакое время, а ему и горюшка мало!

— Молодец он, не то что мы. — Швецов провел рукой по заросшему щетиной подбородку. — Смотри, до чего заросли! Ежели придется в зеркало глянуть, самого себя не узнаешь.

— Всему свое время. Ты мне вот что скажи: верно, что тебе приказано на Кропачев мыс наступать?

— Верно.

— Скажи на милость… — Абрам хотел расспросить Швецова обо всем подробнее, но тут подошли Киргизов, Плясов, на вороном, со звездой во лбу, бегунце прискакал Бородин.

— Я не опоздал? — спросил он, осаживая бегунца.

— Нет, — ответил Швецов, за руку здороваясь с подошедшим к ним Плясовым.

Звякнув шапкой, Бородин ловко спрыгнул с коня, передал его ординарцу.

— С Хоменкой задержался. В госпиталь с ним заехали, а там ему руку начали перебинтовывать. Я уж и дожидаться его не стал.

— Начнем, товарищи, — Журавлев в шинели, с наганом на боку, как всегда бодрый, пригласил всех к костру и, усаживаясь на березовую чурку, объявил совещание открытым.

Впервые за все время командования полком пришлись Макару Якимову быть в обороне, отразив наступление белоказачьих полков генерала Шемелина на левую сторону Мотогора, от устья ее и вверх до пади Крючка. Позиция эта оказалась очень удобной для обороны: поросшие крупным березником сопки полого поднимались со стороны Мотогора, а голые склоны их на другой стороне круто опускались вниз. На гребнях этих сопок в наспех вырытых ложементах и залегли спешенные партизаны 1-го кавполка, заменив особую пехоту, а лошадей поручив коноводам. К полудню они отбили три атаки противника, но в наступление не переходили, памятуя строгий наказ Журавлева.

— Не глянется мне такая петрушка, — изливал свою досаду Макар писарю Мишке, — наше дело не в окопах отсиживаться, а налетами действовать! Нагрянуть на них как снег на голову, громить, не давать опомниться, рубить гадов!