Жаклин Келли - Эволюция Кэлпурнии Тейт

Вопрос для Дневника: почему у гусениц нет век? Они им, наверно, нужны, ведь гусеницы проводят много времени на солнце.

Тревис пришёл утром поглядеть на Пити и задал вопрос, который мне самой в голову не пришёл.

– А почему ты его назвала Пити? Ты уверена, что он мальчик?

– Неа. Может, поймём, когда вылупится. Я даже не знаю, в какую бабочку он превратится.

Снова вопросы для Дневника: а гусеницы бывают мужского и женского пола? Или куколка приобретает пол, пока спит в своём коконе? Дедушка рассказывал, что осы могут выбрать, кем стать, пока они ещё личинки. Жалко, что человеческим детям не дают права выбора – мальчик или девочка – в личиночном состоянии, скажем, пока не исполнится пять лет. Посмотришь, как живут мальчики и девочки, точно выберешь быть мальчиком.

Маме Пити по вкусу не пришёлся, но она решила терпеть – в конце концов он превратится в прекрасную бабочку. А маму всегда тянуло к прекрасному. Она жертвовала деньги на Локхартский камерный оркестр и раз в год возила нас на балет в Остин. Целый день на поезде, а потом ночёвка в гостинице «Дрискилл». Там подают мороженое с крем-содой из автомата, а в пять часов пьют чай в Хрустальной комнате.

Каждый месяц мама пролистывала журналы, приходившие по почте, – «Журнал для домохозяек» и «Выкройки». Вырезала оттуда образцы, мастерила шёлковые цветы и расставляла в вазах – украшала гостиную. За домом полным-полно полевых цветов, каждую весну расцветают, но их в вазы никто не ставит. Я иногда набираю букет и сую его в кувшин для умывания. Очень красиво, но через день-два они не то чтобы вянут – просто исчезают. Остаётся только кувшин с вонючей водой.

Пити ни на что не обращал внимания, ничего его не волновало, кроме листьев, которые я ему усердно подкладывала. Он ел и спал, ел и спал, а в промежутках между едой и сном извергал маленькие зелёные шарики из заднего конца. Значит, приходилось каждый день чистить его жилище. Так мы не договаривались, мне скоро надоело убираться. Но я себя утешала, что он вот-вот превратится в прекрасную бабочку. Он всё толстел и толстел и стал похож на сардельку. Как-то раз я принесла неправильные листики, он обиделся и не стал есть. Я была готова выкинуть его из дома, слишком уж много с ним хлопот. Какой-то он скучный, не то что другие домашние животные.

Я пожаловалась дедушке, а он меня пожурил:

– Кэлпурния, заруби себе на носу: Пити – не домашнее животное, он – часть естественного порядка вещей. Те, кто в этом порядке стоят выше, куда интересней, конечно. Признаюсь честно, мне они тоже больше нравятся. Но это не значит, что мы не должны изучать существ низшего порядка. Иначе мы окажемся никуда не годными учёными.

Итак, ради науки я убирала какашки за гусеницей. В один прекрасный день Пити перестал есть. Безо всякой на то причины. Я проверила листики – правильные. Но он к ним даже не притронулся. Избаловала я тебя, вот ты и кочевряжишься. Выброшу тебя из дома, мистер, посмотрим, понравится ли тебе от птиц уворачиваться.

Как же я удивилась, когда наутро обнаружила, что он начал прясть кокон. Значит, он не просто надулся – он отдыхал и планировал новое дело. А я чуть не выкинула ни в чём не повинную гусеницу.

Целый день Пити прял сероватую тонкую нить. Она выходила с головного (не вполне в этом уверена) конца. Конструкция становилась всё запутанней и запутанней, превращаясь в кокон, притом весьма неаккуратный. То там, то тут из кокона торчали ниточки. Крайне небрежная работа. Ничуть не лучше моего вязания. Всё же мы с ним родственные души. Пити медленно закутывался в кокон наподобие гусеницы в рассказе «Сфинкс» Эдгара По.

– Спокойной ночи, Пити. Хороших снов.

Пити всё ворочался, пока наконец не затих, спрятавшись в самодельную тюрьму. Две недели кокон лежал без движения. Пити спал, а в нём происходило волшебное преображение разных частей тела. Было в этом что-то таинственное, и грандиозное, и в то же время ужасно противное, если начинаешь вдумываться в подробности. Начинаешь размышлять о Жизни. И о Смерти.

Я никогда не видела умершего человека. Дагерротип в библиотеке – мой дядюшка Кроуфорд Стил, умерший от дифтерита в трёхлетнем возрасте, завернутый в белый кружевной саван, – вряд ли считается. На снимке видны белки закатившихся глаз, значит, он не спит, в нормальном сне так не бывает. Я отправилась на поиски Гарри.

– Гарри, а ты видел мёртвого человека?

– А что такое?

– Да ничего, просто так.

– Чего тебе только в голову не приходит. Ты меня иногда пугаешь.

Как я могу испугать такого большого и сильного старшего брата? Смехота, да и только!

– Я? Пугаю тебя? Просто думала о том, как внутри Пити меняются все органы, и потом стала думать о всяких живых вещах, а потом и о мёртвых. Когда в следующий раз в городе будут похороны, возьмёшь меня?

– Кэлли Ви!

– Что тут такого? Просто научный интерес. Бак Медлин что-то не слишком хорошо выглядит. Сколько ему лет?

– Пойди посмотри ему в зубы.

– Классная шуточка. Но он, наверно, уже все потерял. Как ты думаешь, он скоро умрёт?

Я видела Бака Медлина каждый день, когда возвращалась из школы домой. Он вместе с остальными стариками сидел на терраске, неподалёку от машины по очистке хлопка. Они устраивались в креслах-качалках, жевали табак и наперебой рассказывали друг другу истории про войну. Нет, дело было так, врёшь ты всё, совсем не так. И так далее, и тому подобное. Бак отличался тем, что без перерыва плевался табаком и никак не мог попасть в плевательницу. (Поэтому его и прозвали Табак, сокращённо Бак.) Отвратительные коричневые брызги летели во все стороны – только уворачивайся. Зазеваешься – пеняй на себя. Никто на этих стариков внимания не обращал. Иногда они уставали от собственной пустой болтовни и садились за партию в домино. Набор костяшек был такой старый, что от долгого употребления почти нельзя было разобрать, где какие точки. Но стучали они замечательно, и то и дело один из стариков издавал громкое восклицание – значит, сделал удачный ход.

– Так возьмёшь меня на похороны, когда Бак помрёт?

– Кэлли, пойми, нехорошо так говорить.

– Не то что я ему желаю смерти. Просто любопытно. Дедушка сказал, что любознательный ум – пред… прод…

– Предпосылка?

– Ага. Научного понимания мира.

– Ну хорошо. А ты сегодня уже занималась музыкой? Мисс Браун придёт завтра.

– Ты прям как мама. Нет, сегодня ещё не занималась, да, сейчас начну. Гарри, сколько ещё лет нам заниматься? Я уже так устала. Почему больше ни к кому не пристают с музыкой? Лично у меня нашлись бы дела поинтересней.

– Торчать у дедушки в библиотеке?

– Ну да.

– Я тебя уже спрашивал, и ты так и не ответила. О чём вы с ним разговариваете?

– О куче всяких вещей, понимаешь. О жуках и змеях, кошках и койотах, о деревьях, бабочках и колибри. А ещё о погоде, облаках и ветре. О медведях и выдрах, хотя они теперь тут редко встречаются. О китобойных судах и о…