Борис Финкельштейн - Гарольд Храбрый

— Хоть убей, но я не оставлю тебя, государь! — отрезал сакс.

Гарольд хотел было вспылить, но в последний момент сдержался.

— Я прошу тебя, старый товарищ, — мягко сказал он. — Я буду спокоен, зная, что ты подле них. И доведу битву до победного конца.

— Но... — попытался было возразить гигант.

— Сделай это для меня, Рагнар, — просительно произнёс Гарольд. — Только тебе я могу доверить судьбу близких мне людей.

— Хорошо, мой король, — с трудом выдавил из себя телохранитель.

— Тогда поспеши и прощай, друг... Да, чуть не забыл. Захвати с собой котёнка.

Рагнар вскочил на коня и бросил на короля озабоченный взгляд. В этот миг его гнедой стал обнюхивать Гарольда. Телохранитель в ярости огрел коня плетью.

— Зачем ты бьёшь его, Рагнар?

— Дурная примета, мой король, — ответил телохранитель.

— Чепуха, друг, — король улыбнулся. — Не верь приметам. Верь в себя, И всё будет хорошо...

Рагнар повернул коня и медленно покинул поле боя. Гарольд проводил оруженосца взглядом и провёл ладонью по лицу, отгоняя грустные мысли. Оценив потери, понесённые его дружинами, он дал команду подняться выше, к последней линии ограждений. В результате порядки оборонявшихся значительно уплотнились.

Герцог неверно понял этот маневр. Он решил, что враг не выдержал обстрела и начал отступать, и в целях закрепления успеха предпринял новую атаку. Хрипло взревели рога, и рыцари, вопя и улюлюкая, понеслись к вершине холма.

Англичане, закрывавшиеся от стрел, не смогли в первый момент оказать достойного сопротивления. Норманны и французы прорвали укрепления и яростно врубились в их ряды. Они выказывали редкую отвагу и недюжинную выносливость и ломили, ломили, ломили. Казалось, ещё чуть-чуть, и островитяне будут опрокинуты, настолько могуч и неудержим был натиск завоевателей.

Спасая положение, Гарольд стянул к месту прорыва всех, кто ещё оставался в его распоряжении, и продвижение рыцарей застопорилось. Они увязли в плотном саксонском клине и превратились в мишени для секир. И тем не менее продолжали упорствовать.

— Вперёд, норманны! Вперёд, мои славные храбрецы! — подбадривал герцог.

Несколько баронов пробились было к Гарольду, но Леофвайн и таны изрубили их на куски. Однако натиск завоевателей не ослабевал — на помощь рыцарям подоспели тяжеловооружённые дружинники. Норманны поднажали и стали разрезать оборону противника.

В рядах островитян началась бестолковая сумятица, грозившая перерасти в панику. Лишь хладнокровие короля спасло положение. Гарольд что есть силы закричал:

— Эгей, сыны Вотана! Вы хотите отдать ваших жён врагу?! Я не узнаю вас, братья!

Призыв короля достиг цели. Саксы и датчане пришли в себя, собрав последние силы, они стали смыкать ряды, выдавливая прорвавшегося противника. Крестьяне и рыбаки бились не менее самозабвенно, нежели дружинники и королевские хускерлы. Они кидались на рыцарей и норманнских ратников с таким остервенением, что последние не выдерживали напряжения и обращались в бегство. Те, кто пытался упорствовать, погибали под ударами топоров и дубин.

— Проклятье! Назад, канальи! — ревел Вильгельм, отбиваясь от наседавших ополченцев. Ему на помощь подоспели епископ Одо, лорд Фитц-Осберн и Юг де Монфор. Они окружили герцога и увлекли его за собой.

— Отходим, монсеньор! — кричал лорд-сенешаль. — Иначе вас могут пленить!

Несколько саксов попытались было преградить им дорогу, но Юг де Монфор отвлёк их на себя.

«Вот теперь действительно конец... — обречённо подумал Вильгельм, спускаясь с холма. — Скоро ночь. Сакс выстоял. Я же напрасно положил людей...»

— На всё воля Божья, — словно прочитав его мысли, воскликнул епископ Одо. Он тяжело обмяк в седле и устало глядел на брата.

— Да, ты прав. Неисповедимы пути Господни! — проворчал герцог, подъезжая к своему знамени.

Он спешился и окинул взглядом поле боя. Рыцари и тяжело вооружённые пехотинцы отошли почти всюду. И лишь лучники, сосредоточенные у подножия холма, продолжали стрельбу.

А там, на холме, будто вросли в землю английские дружины. Ничто в этот день не могло заставить их отступить. Вильгельму был хорошо виден король саксов, он вернулся к знамёнам и отдавал танам какие-то распоряжения.

«Погоди же, Гарольд... — подумал Вильгельм. — Рано радуешься! Веселье только начинается!»

Он опустил голову и воскликнул:

— Сивард!

— Я тут, монсеньор! — отозвался оруженосец.

— Скачи к лучникам! — приказал герцог. — Пусть бьют по тому месту... где стоит Гарольд! — закончил он, не поднимая глаз.

Оруженосец вскочил на коня и поскакал к холму. Повинуясь команде герцога, часть лучников перенесла огонь в тыл противника. Сотни стрел застучали по щитам танов, некоторые из них попадали в саксов.

Король сумрачно наблюдал за происходящим.

— Ничего страшного! — раздался за его спиной голос Леофвайна. — Рано или поздно у них кончатся стрелы. И им останется одно — швырять в нас своими крестами и молитвенниками... Мы выстояли, брат! Мы победили!

— Да, ты прав... — покачал головой Гарольд, думая о своём.

Меж тем обстрел продолжался. В шеренгах ополченцев стонали раненые. Неподалёку жалобно ржала посеченная стрелами лошадь. Глядя на людей полными ужаса глазами, она тщетно пыталась подняться на ноги.

— Рагнар! — вскричал было король, но, опомнившись, приказал: — Да добейте же её кто-нибудь!

Хускерлы тотчас исполнили повеление.

— Надо потерпеть совсем немного! — подбодрил танов Гарольд. — Солнце вот-вот сядет...

— Потерпим! — откликнулись те. — Стрелы не спасут норманна! Ещё одна битва — и ему конец! Если до этого его наёмники не разбегутся!

Король обратился к Леофвайну:

— Ночью соберёшь все дротики, щиты и топоры и как следует вооружишь ополченцев.

— Будет сделано, — кивнул граф.

— Вильгельм обречён, — продолжил Гарольд. — Он вынужден нападать, а в ближнем бою его воины не могут сравниться с нашими хускерлами...

— Это точно! — согласился Леофвайн.

В этот момент рядом с ними раздался стон — стрела вонзилась в шею одному из старых соратников короля. Тан захрипел и замертво рухнул в траву.

Гарольд взглянул на труп, на остатки своего войска и, заскрипев зубами, опустил голову.

«В следующей битве я разобью Вильгельма. Но сколько людей лягут при этом костьми, — подумал он, вспомнив ночное видение, — сколько вдов и сирот останутся без кормильцев... И ради чего всё это? Ради народа?.. Вот он — лежит в крови у моих ног. Что, снова гнать на смерть тех, кто ещё дышит?..»

Какое-то время король стоял в глубокой задумчивости, затем, не поднимая головы, произнёс:

— Леофвайн.

— Слушаю, брат? — отозвался граф.