Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев

– Уходи, спасай свою жизнь, а я тебя прикрою.

Распаренный, с больной коленкой, скакал Григорий обратно под стены Севска, где совсем недавно так сладосто уповался на будущую победу. Теперь же он понимал, что поражение неизбежно, его войско наголово разбито, вся артиллерия – тридцать пушек и пятнадцать знамен – достались неприятелю, который опьяненный победой, пошел дальше, развязав жестокий террор, уничтожая всех без разбору – мужчин, женщин, детей – тех людей, которые добровольно присягнули самозванцу.

Сам Григорий решил бежать обратно в Путивль под охраной донских и запорожских казаков. Уставший, павший духом, молодой человек несколько дней практически ничего не ел и не пил, запершись у себя в комнате. Он написал два письма – Юрию Мнишеку и Сигизмунду, прося их о поддержки, но ответа так и не последовало. Зато, к счастью, его ряды вскоре пополнились новобранцами – четыре тысячи казаков. Их царевич отослал в Кромы для защиты крепости, сам же он предпочел пока оставаться в Путивле, выжидая удобного случая для начала новых сражений.

Наступила весна. На деревьях распустились первые листочки, птицы, вернувшиеся с южных стран, снова радостно защебетали на ветвях и кронах. В садах раскрыли чашечки цветы, чей аромат витал в воздухе, наполненный сырой землей и влажной от дождя травой.

Но не всем принесло облегчение и радость наступление тепла. Вот уже несколько дней Борис Годунов плохо себя чувствовал. Еще зимой врачи посоветовали ему соблюдать постельный режим и пить снадобья, однако упрямый государь прогнал лекарей и сказал, что Бог милостив к нему и не даст ему умереть, не сокрушив неприятеля. Однако, шло время, самозванец укрепился в южных рубежах, которые беспрекословно присягнули ему. Уже не так-то просто было сразить его. Даже тех монахов, что были подосланы к Отрепьеву с целью отравить его, но их разоблачили и арестовали. Видать, Господь не хотел отдавать расстригу в руки Бориса.

Несколько дней царь ходил с болью в висках, два раза у него случалось кровотечение из носа. Лекари давали снабодья и травяные порошки, но ничего уже не помогало. В один из майских дней после обеда Борис Годунов почувствовал себя хуже обычного. Встав из-за стола, он потерял сознание и упал на пол, из его рта и носа непрерывно текла кровь. Через несколько минут он скончался.

Весть о смерти государя облетела сначала Москву, а затем и другие города. Армия, собранная Годуновым для разгрома неприятеля, покинула своих бывших господ и с покорностью присягнула Григорию Отрепьеву. Сам Петр Басманов, понимая, что юный, бесхарактерный сын Бориса, Фёдор, ставший царем после смерти отца, не может быть хорошим государем обширной страны, сам лично приехал к Отрепьеву и поцеловал ему руку и крест. Тот, восседая в кресле словно на троне, улыбнулся и спросил:

– Ты все же решил признать меня царевичем Димитрием, хотя раньше воевал против меня?

– Прости душу грешную, государь, – проговорил Басманов и перекрестился, – не ведал я, что творю. По своему безрасудству помогал я Годунову, теперь же мои глаза прозрели и я вижу сейчас перед собой истинного сына Ивана Грозного.

– Я прощаю тебя. Будь отныне моей правой рукой, служи мне верой и правдой, – Григорий положил свою теплую ладонь ему на темя и тихо прошептал молитву.

В большой, тускло освещенной комнате с решетчатыми окнами и высоким сводчатым потолком, сидело трое человек: низверженный царь Фёдор Борисович, его мать и бывшая царица Мария Григорьевна, а также царевна Ксения, темноглазая дочь Годунова. Вот прошло уже несколько дней с тех пор, как их заточили в собственном доме те, кто недавно присягнул Отрепьеву. Ксения каждый раз с ужасом вспоминала тот момент, когда разъяренная толпа вместе с боярами ворвались во дворец, скрутили царю Федору руки, сорвали с него шапку Мономаха, всех их троих силком вытолкали на улицу и под хохот и брань москвичей повели в их прежний дом. Дабы они не смогли сбежать, у дверей и окон была преставлена охрана. Так их собственный дом стал тюрьмой.

Сколько слез за это время выплакала царевна, никто не знал. Ранее веселая, полная жизни и радости девушка поникла будто цветок под порывом ветра, под глазами залегли тени, в больших карих глазах читался испуг. Отойдя от окна, девушка подошла к матери и, встав на колени, прижала заплаканное лицо к ее ногам. Мария Григорьевна ласково пригладила волосы дочери и тихо проговорила:

– Не плачь, родная, не плачь, Ксюшенька. Все будет хорошо, дай Бог.

– Матушка, мне страшно, – прошептала девушка, дрожа всем телом.

Сидя в заточении, они не знали, какую рассправу учинили сторонники царевича с их семьей. Не знали и того, что толпа прямо во время литургии ворвалась в храм и связала словно преступника патриарха Иова, который оставался верен Годуновым даже после смерти Бориса. Само тело мертвого царя, захороненное в Архангельском соборе, с поруганием было вынесено прочь и перезахоронено на кладбище для бедных. Имущество Годуновых и их родственников Сабуровых и Вельяминовых было взято в казну, Степан Годунов был убить в тюрьме, а остальных отправили в ссылку. Так завершилась династия Годуновых.

Рядом с матерью Ксении стало хоть на миг, но спокойно. Перестав плакать, она и правда подумала, что их, возможно, пощадят от рассправы. Но что это там за шум за дверью? Все трое вскочили на ноги и прислушались: из коридора доносились топот множества ног и нецензурная брань.

– На кол их!

– Ух, подлое татарское племя!

Шум приближался. Вот послышался звук отпирающей двери. Не успели Годуновы моргнуть, как в их комнату ворвались вооруженные люди с мечами и копьями. Ксения словно в трансе не поняла, как ее, бледную, испуганную, за руки вывели в коридор и потащили к выходу. Она уже не видела, что заговорщики удавили ее мать и брата двумя подушками, а тела вынесли на улицу, провозгласив, будто Фёдор и Мария приняли яду, убив самих себя. По обычаю, тела самоубийц не отпевали, а просто без молитв и жалости закапывали точно собак за оградой кладбища.

Так осталась Ксения Годунова одна: никого из родных у нее больше не было. Какая участь уготована ей?

Григорий Отрепьев долгое время оставался в Туле, куда стекались к нему на поклон дворяне и бояре. Он давал целовать свою руку, тонкие белые пальцы которой были украшены перстями удивительной красоты. Он сам царевич, молодой, статный, словно летал на крыльях: наконец-то, свершилось то, к чему он с таким упорством шел несколько лет. Москва с нетерпением ждала появления нового царя, оставалось лишь отдать приказ о вступлении в столицу, но что-то постоянно останавливало его, какое-то чувство беспокойства овладевало Григория с тех пор, как по его приказу Гаврила Пушкин и Наум Плещеев отправились с Москву с грамотой от нового государя.