Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев

В один из погожих летний день, когда солнце ярко освещало землю своими лучами, в палаты Григория вернулись бояре Пушкин и Плещеев. С победононым видом они сообщили о том, что дворец очищен от Годуновых и трон теперь только и дожидается истинного царя. Молодой человек, выслушав донесение, спросил:

– А где теперь находится семья Годуновых?

Плещеев откашлялся, видно, не решаясь говорить правду. Пушкин выпятил грудь вперед и произнес такие слова:

– Государь, сей племя татарское уничтожено. Царица Мария вместе с Фёдором умерщвлены в собственном доме, а Ксения дожидается твоего вердикта.

– Что? – Григорий вскочил с кресла и, весь багровый от ярости, вплотную подошел к боярину и хриплым голосом произнес. – Как так случилось, что их убили? Разве я отдавал подобный приказ?

Пушкин и Плещеев в страхе рухнули на земь и, косаясь лбами холодного пола, проговорили в один голос:

– Не вели казнить, государь. Мы не виноваты в их смерти.

– Тогда кто же их убил и как? – не унимался Григорий, его руки тряслись, готовые разорвать двух преклоненных вассалов.

– Толпа во главе с оставшимися боярами ворвалась к ним в дом и удавили двумя подушками. В живых оставили лишь Ксению да патриарха Иова, которого отправили в ссылку в дальний монастырь, как он того и желал.

Царевич будто бы не слыша слов бояр, прохаживался по комнате, время от времени подходя к окну и всматриваясь вдаль. Сейчас вместе с радостью победы пришло чувство жалости и раскаяния в содеянном его поддаными: нет, не с кровавой рассправой желал он начать свое царствование. Обернувшись на бояр, которые все еще с поклоном сидели на полу, молодой человек проговорил холодным тоном:

– Ладно, встаньте с колен. Вы не виноваты, что так получилось.

– Велишь казнить тех, кто преступил твое слово? – спросил Наум.

– Нет, не буду я никого казнить, довольно смертей. Я и так уже устал от крови, пора начать мирную жизнь, – махнув в сторону двери, он сказал, – идите, я отпускаю вас.

Бояре, пятясь задом, вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Оставшись один, Григорий некоторое время стоял посреди комнаты, вдруг он подбежал к столу и со злости опрокинул на пол кувшин и чашу. Раздался звон разбитой о каменный пол посуды. Царевич раскидал осколки ногой, но и это не принесло облегчения, он вдруг понял, что вина за содеянное в Москве ляжет на него и ему придется за все отвечать. «Что мне делать? Что мне делать?» – спрашивал он сам себя, расстирая руками виски.

Через несколько дней, когда горечь от смертей немного улеглась, Григорий Отрепьев в окружении пышной свиты, сверкая украшениями, двинулся в столицу. Перед тем, как въехать в Москву, царевич остановился в Серпухове, где его уже ждал пышный шатер, украшенный дивной красоты шелком, внутри шатер был застлан персидскими коврами, с потолка свисали занавеси, обхваченные большими кистями, в центре стоял стол, уставленный всевозможными яствами. Поистинне, такому шатру мог позавидовать сам султан Османской империи!

С замиранием сердца Григорий, окруженный боярами, дворянами и панами, вошел в шатер, еле сдержав восторг от несказанной роскоши. Ступая сапогами по мягкому ковру, он с высоко поднятой головой прошел в центр и уселся в расписное кресло, большее походившее на трон. Две ручные обезьянки с золотыми ошейниками, сразу прыгнули на стол и взяли яблоки. Царевич обвел просторный шатер взглядом, после чего пригласил бояр, окольничих и думских дьяков к столу. Весь день они пировали, превозглашая нового царя. Вино лилось рекой, на некогда новом чистом ковре теперь виднелись темно-красные пятна, там и тут валялись огрызки и шкурки от фруктов, которые кидали обезьянки да кости, оставленные борзыми.

Григорий пил из большой чаши, закусывая куропатками, приправленных в соусе. Он шутил и смеялся, его белые ровные зубы сверкали в довльной улыбке, глаза, некогда тусклые и мрачные, теперь светились радсотным огнем. Молодой царевич окидывал взором присутствующих и думал: «Неужели сказка стала явью? Неужели я на самом деле государь всея Руси?» Он еще не до конца осознал происходящее, словно во сне он поднимал кубок один за другим, но при этом оставался трезв, в то время, как многие бояре уже лежали в повалку, опьяненные выпитым вином. Темнокожие карлики в шутовских одеяниях устраивали представления, и на потеху всем, боролись друг с другом деревянными мечами, пародируя рыцарские турниры. Глядя на представление, Григорий громко смеялся, хлопая в ладоши, его бледные щеки теперь горели ярким румянцем, на лбу выступили капельки пота. Позвонив в колокольчик, он велел слугам подать еще вина и угощений, что было немедленно исполнено. Лишь поздно вечером, когда на небе загорелись звезды, пиршество закончилось. Гости разошлись по своим палаткам, царевичу специально в шатре было выделено под альковом ложе, устеленное шелковыми подушками. Укладываясь спать, Григорий с блаженной улыбкой вспоминал прошедший день и тихо, как раньше в детстве, повторял: «Москва, Кремль, дворец».

Торжественный въезд в столицу состоялся 20 июня 1605 года. Еще с утра улицы столицы наполнились толпой людей, вышедших в этот знаменательный день, дабы воотчию увидеть нового царя. И тут, и там людской поток заполнил все переулки, площади, рыночные ряды, матери высоко держали своих детей, приговаривая: «Смотри, мое солнышко, скоро тут проедит новый царь». Войско под командованием Петра Басманова наводила порядок на улицах, отцепляя те места, где должна была проехать царская процессия.

Было жарко, из-за многолюдия поднялась пыль, из-за чего стало невозможно дышать. Каждый норовил пробраться в первые ряды, толкаясь и отпихиваясь, из-за чего происходили ссоры, которые прекращались гневным окриком солдат.

Ровно в полдень по всей Москве радостно зазвонили колокола. Глашатай, вышедший на Лобное место, напыщенным громким голосом объявил о въезде царя Димитрия Ивановича. Все обратили свой взор на ворота, в которые должен был въехать новый государь всея Руси.

Сам Григорий Отрепьев, не спеша, ехал в роскошной карете, запряженной шестеркой коней, к столице. Покачиваясь на мягком сиденье, он то и дело вздыхал, ловя ртом воздух, от переполнившего его волнения ему было немного не по себе: как знать, чего сулит будущее. А ежели найдется кто-то, кто захочет разоблачить его прямо на Лобном месте, перед толпой народа? Тогда что его ожидает: виселица, столбование, четвертование? Нет, об этом даже нельзя и думать. Враг побежден, дорога расчищена, осталось одно – крепко укрепиться на троне, дабы его потомки остались править на Руси еще многие столетия.

Погруженный в свои тайные думы, царь даже не заметил, как остановилась карета. Его легонько в руку толкнул боярин Богдан Бельский и тихо прошептал: