Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев

– Пошел вон! – закричал молодой человек.

– Ах, так вот как ты награждаешь своих подданых, царь, – князь усмехнулся и покинул комнату, хлопнув со всей силой дверью.

Григорий остался стоять по середине кабинета. Сердце его гулко билось от стыда за свое поведение. Руки тряслись словно в лихорадке. Он понял, что сегодня сам поставил непреодолимую черту между ним и боярами, чувствуя, как над ним уже сгущаются темные тучи.

Ранней весной, когда только-только начал таять снег, Юрий Мнишек решился на приезд в Москву. Окруженная пышной свитой, одетая в лушие наряды, польская красавица ступила в пределы Руси 8 апреля 1606 года.

Поначалу царь решил сыграть свадьбу сразу же, как только его нареченная пересечет границу, однако священнослужители, окружающего его, ответили, что это невозможно, ибо до мая будет идти Великий пост. Решив на сей раз, дабы окончательно не восстановить против себя народ, послушаться, Григорий тем не менее нашел выход из положения, женив князя Федора Ивановича Мстиславского на двоюродной сестре своей мнимой матери. Пышное свадебное торжество длилось два дня, во время которого гремела музыка, на стол подавались яства. Сам царь, ведя по правую руку жениха, одарил молодоженов роскошными подарками, пообещав, что княгини Мстиславской отведется также почетная роль вести к алтарю царскую невесту.

Дабы предотвратить все толки на счет своего происхождения, Григорий вызвал из ссылки ослепшего царя Симеона Бекбулатовича, который при большом стечении народа поведал историю о своей слепоте, обвиняя Бориса Годунова в том, что тот однажды прислал ему чашу, выпив которую его глаза перестали видеть. Народ плакал, видя несчастье бывшего царя, которого с пышностью встретили в Москве и также с пышностью проводили в Кирилло-Белозерский монастырь, где его и подстригли под новым именем Стефан.

Молодая девушка в светлом платье с большими жемчужинами сидела подле окна и смотрела на улицу. Ее пальцы проворно вышивали узор, а мысли словно стая птиц уносилась далеко-далеко, за пределы дворцовых стен. «Ах, когда же он придет? Когда он придет?» – спрашивала каждый раз саму себя Ксения Годунова, всем сердцем полюбившая Григория Отрепьева. Каждый день она ждала его, и если он все же приходил к ней, то она, рассправив руки, бежала к нему, обвивала тонкими руками его шею, целовала в алые губы, с нежностью смотря в голубые словно небо глаза. Но почему в последнее время его нет? Почему не приходит к той, которая зовет его в глубинах своего сердца? Когда же настанет тот миг? Когда отворится дверь в ее опочевальню и на пороге, сверкая украшениями, предстанет молодой царь: красивый, ласковый, страстный?

Но шли дни, а вестей он него не было. Совсем поникла Ксения, совсем перестала радоваться даже теплому солнцу. Каждый день она наряжалась в лучшие одежды, румянилась и подкрашивалась, но вечером она понимала, что он не придет и с горечью и надеждой ждала его снова. «Может быть, завтра?» – спрашивала она свою душу.

В один из мартовских дней, когда снег почти стаял с крыш и деревьев, к ней в горницу зашла няня. По ее морщинистому лицу катились крупные слезы. Подойдя к растерянной девушке, она пригладила ее волосы и тихо проговорила:

– Собирайся в дорогу, Ксенюшка. Ох, горе-то какое?

Ксения резко вскочила, прижавшись спиной к стене. Ее руки легли на грудь там, где билось сердце. Тонким, дрожащим голоском она спросила:

– Куда, куда мне нужно собираться? Что происходит?

Но няня не ответила. Из коридора донеслись торопливые шаги, две высокие монахини в тяжелых черных одеждах вошли в горницу. Одна из них проговорила жестким голосом:

– Собирайся, княжна.

– Что здесь происходит? – воскликнула девушка и заметалась по комнате. – Куда вы меня зовете?

Она взглянула на няню, но та сочуственно отвернулась и смахнула с щеки слезу.

– Это приказ царя, Ксения Борисовна. Собирайся.

Девушка перестала плакать. Комок сдавил ее горло, ей стало трудно дышать. Вся надежда рухнула в единый мог как карточный домик. А она-то так ждала, так надеялась, что он любит ее. Ведь говорил же царь в последний раз, когда пригласил ее к себе в баню, что в его сердце есть лишь одна она. Получается, все это время он врал? Зачем так жестоко? Почему он поступил с ней как с собакой: поначалу накормил и приласкал, а потом дал пинка? Тяжелой походкой она ступила в коридор, монахини словно стража, вели ее под локти, зорько наблюдая за каждым ее движением. На улице ее ожидала повозка. В последний раз, обернувшись назад, Ксения окинула взором царский дворец и какая-то доселе неведанная ненависть родилась в ее сердце к тому, кого она готова была боготворить до недавнего времени.

Не знала Ксения, что не сам царь, но Юрий Мнишек, приехавший в Смоленск вместе с дочерью, прислал государю такое письмо: «Поелику, известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, благоволите, вняв совету благоразумных людей, от себя ее отдалить». Скрепя сердцем, Григорий дал указ о сослании девушки во Владимирский монастырь, где ее должны были подстричь под именем Ольга. Не хотелось ему расставаться с дочерью Годунова, хотелось ему, чтобы Ксения всегда была рядом с ним, но страх потерять Марину Мнишек, тем самым восстановив против себя поляков, оказался сильнее любви к несчастной бывшей царевне.

В Смоленске, где остановилась царица со своей многочисленной свитой, приехали Михаил Александрович Нагой и князь Василий Михайлович Мосальский; один из них был родственником царицы Марии Нагой, второй – ближним боярином и дворецким. Одетые в польские гусарские костюмы, посланцы царя вошли в большую, богато украшенную избу, в которой остановилась царица и низко склонились перед ней в поклоне. Марина, сидя в окружении придворных дам и панов, одетая в пышное французское платье с вырезом на груди приветствовала князей.

Нагой и Мосальский через толмача сообщили, что рады приветствовать молодую суженную государя, который в знак почтения и заботы прислал подарки невесте, дабы скрасить ее путь в Москву. Слуги медленно внесли дары: шкатулка с драгоценностями в стоимость 500 тыся рублей, золотые рукомойники, кованые золотые цепи, 13 бокалов, 40 соболиных шкурок и 100 золотых. Щедрость царя сильно била по казне, но тогда никто не знал, что в скором времени все богатства вернутся обратно.

В Москве основательно готовились ко встречи царской жены. Григорий сам лично на взмыленном коне ездил целыми днями по городу, проверяя, как установлены мосты, какие подобраны лошади, готовы ли свадебные сани, строго выговаривая за каждый промах. Он приказал дворянам готовить самые красивые кафтаны и упряжь для лошадей, а стрельцам выдал новое обмудирование – красные карамзиновые кафтаны и новые шаровары. По царскому приказу специально для поляков и Марины Мнишек был построен небольшой костел у Стретенья на переходе подле Николы Явленского.