Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)

Думая так, Долгорукий оглядывал земли окрест, и мысль его всякий раз возвращалась к усадьбе, куда уплыл на ладьях Андрей в надежде схватить боярина до отъезда. И в самом деле: Степан Иванович, как ни спешил, не успел уехать. Княжич Андрей настиг его в ту минуту, когда боярин силой кинул связанную Анастасию в ладью, сел сам и злобно сказал: - Пошли!

Гребцы потянули весла…

В это мгновенье ладья Андрея и вышла из-за кустов. Невидимая в синем и влажном апрельском воздухе, но отчётливо слышимая опытным ухом, предостерегающая от смерти стрела одного из княжеских гридней пропела над головами боярских слуг свою лихую, страшную песню. Боярские слуги замешкались. Напрасно чернобородый Баган с помощником Тараканом шипели на них: «Давай! Выгребай борзей, крапивное семя!» - гребцы не нашли в себе сил быстрее погнать тяжело нагружённые ладьи. Княжич Андрей угрожающе крикнул:

- Постой, боярин! - и вскоре его удобная, лёгкая на ходу боевая ладья оказалась рядом с боярской…

Свалка продолжалась недолго. Но пока боярина вытянули на берег, связали руки; пока усталая, бледная, исхудавшая, но счастливая Анастасия, не зная, как ей держаться, что делать, куда идти, бессвязно рассказывала Андрею о своей попытке бежать от мужа, смеялась, и плакала, и сияла, и никла от столь внезапного счастья - видеть любимого, быть свободной; пока ладьи повернули вспять, - пока всё это творилось, от Клязьмы к Москве-реке подошли и ладьи княгини.

Вместе с княгиней и юной Анастасией Андрей вернулся к отцу. Он выволок Кучку на берег и, торжествуя, сказал:

- Сейчас он будет судим! Юрий подумал, мягко ответил:

- Мы нынче его не тронем…

- Нет, тронем! - упрямо выкрикнул княжич.

- Не лучше ли татя услать на Суздаль? - по-прежнему мягко заметил князь.

- Зачем ему плыть на Суздаль? Недаром он сам норовил туда убежать! - не соглашался горячий княжич. - Он и тебе, и всему уделу изменник!

Князь, усмехнувшись, огладил плечо Андрея смуглой ладонью и с хитрым упрямством тихо сказал:

- Нельзя судить его без бояр. Чай, то не Данила-книжник. От спешки в подобном деле нам тоже будет худо…

- Вина его ведома всем! - ещё запальчиво, но уже тише ответил княжич.

- Тем паче! Коль очень ясна вина, так пусть бояре и судят. Хотел он бежать туда по собственной воле, теперь поплывёт по моей - на судилище перед всеми.

Князь указал на чёрное пепелище:

- Такой вины - не простят. К чему же нам грех сей брать на себя? Пусть примут сей грех на себя бояре да думцы…

Он, словно ища поддержки, взглянул на жену, спросил:

- Добро ли я мыслю о том, Елена? Княгиня кивнула и улыбнулась.

- Ум твой светел… далеко видит! - сказала она негромко.

Князь так, будто эта поддержка и утвердила его в задуманном деле, решительно повернулся к Кучке:

- Трогать тебя не буду. Отправлю в Суздаль на суд боярский. Ибо правду сказал премудрый Плутарх:

«Больному не поможет и златое ложе». Ты же больной. Пусть врачуют тебя бояре…

Со скрытой радостью Кучка склонил седовласую голову: он был уверен, что если здесь, на глухом берегу, не тронет его Долгорукий, то уж бояре-то и совсем никогда не тронут! Лишь бы уплыть. А уж там он своё покажет - там не боярин, а князь Долгорукий будет судим друзьями Кучки, имеющими немало обид на князя.

После паузы воевода с хитрым, злобным смирением попросил:

- Пошли со мной и боярыню, коли так.

Князь не любил задерживать ум на решённом деле. А дело боярина решено. Поэтому, отвернувшись, занятый новой мыслью, он равнодушно ответил:

- Хочет - пусть едет!

Он твёрдо считал, что если Анастасия - мужняя жена, то путь ей достойный - с мужем. Поэтому и сказал:

- Пусть едет…

Однако боярыня, побледнев, всплеснула в страхе руками:

- На то моей воли; нет! Я с ним отсель не поеду! Юрий с досадой и осуждением пояснил, повернувшись к Анастасии:

- Муж он тебе!

- Нет!

Анастасия в отчаянном страхе прижала руки к груди:

- И слово это мне тяжко - «муж!» Не муж он мне, а насильник!

Князь строго сказал:

- Он муж! Я знаю то твёрдо: он муж твой! Муж! - и отошёл поближе к шатру, который уже укрепили на взгорье под сильной, большой сосной умелые руки слуг.

Повернувшись к жене, боярин смиренно проговорил:

- И верно: муж я твой, Настя… Боярыня в горе крикнула:

- Нет!

- Муж по закону, - настойчиво бросил Кучка. - Молю: пойдём со мной миром…

- Нет!

Она подбежала к князю:

- Позволь мне с тобой остаться. Я в Суздаль вернусь потом…

В голосе бледной, заплаканной юной боярыни было столько тоски и страха, что князь промолчал. В нём шевельнулось сочувствие к ней и жалость. Княгиня скорее отзывчивым женским сердцем, чем разумом, поняла это сразу. Взглянув на хмуро примолкшего князя, она вдруг нежно погладила Анастасию тонкой, смуглой ладонью, ласково протянула:

- Ох, горлинка сизокрылая!

С горечью, мысля вслух, она прибавила тихо:

- Муж ей боярин… да. Однако же злобный муж хуже, чем недруг: он бьёт копьём злобы, не ведая срока, лютости не утоляя! От Бога ли этот муж? Не бесов ли то старанье?..

Сказав, она потянулась к мужу, тронула и его несильной, мягкой рукой:

- Позволь ей со мной остаться. От всех сама её огражу. И устав соблюду, чтобы не было ей нечестья…

Князь, морщась, хотел было крикнуть: «Нет!» - но вместо этого только повёл плечом и недовольно велел Анастасии:

- Тогда хоть пойди простись…

Анастасия с трудом заставила себя поглядеть на мужа, стоявшего в стороне, шепнула княгине: «Ой, лют он… боюсь я!» - но пересилила страх и пошла.

Они говорили мало. Находившиеся возле князя люди с трудом различали их голоса в том светлом, весеннем шуме, который всё настойчивей шёл из лесов и постепенно смывал, как вода, глухие стуки растаскиваемых на пожарище брёвен, затихающий хруст огня, гул голосов и плач старух, обмывающих баб, убитых волхвами.

Стараясь разжалобить, покорить жену, боярин глухо просил:

- Прости меня, Настя. Отныне иным я буду. Клянусь: не силы своей над тобой я буду искать, а доброго слова да мира в сердце!

Будто не слыша, Анастасия поспешно, истово поклонилась:

- Иди же, боярин, с миром. Я зла на тебя не помню…

- А ты со мной не пойдёшь?

- Ох… нет! Никак не пойду! Прости.

- Скорблю… безмерно скорблю!

Она промолчала. Тогда после паузы Кучка с болью, искренне зашептал:

- Люблю я тебя, как Бога! Клянусь тебе всей душой: об том, что тут было, ни разу в жизни не вспомню! Отныне я раб твой. Нет: раб рабы твоей самой тёмной! Что хочешь, я сделаю, что пожелаешь - дам.

Он сильно сжал её руки, заглядывая в глаза. Но она брезгливо и резко его оттолкнула:

- Не надо… молю!

Стараясь не замечать тоски её и упрямства, с особым значением он прибавил:

- Ты княжьего гнева не бойся: бояре в Суздали - те, что крепче, - меня в обиду Юрию не дадут! Настанет лето - покличем иного князя… А так не выйдет - уедем с тобою в Киев. Добро у нас есть… бежим!