Виктор Поротников - Князь Святослав II

Борис помедлил, потом ответил:

- Оговорок существует множество, важно, какая именно устраивает тебя, тетя.

- Почему меня? - смутилась Ода.

- Я это так, к примеру, - спокойно пояснил Борис. - Приведу тебе самые весомые и наиболее употребимые оговорки для кровосмесительной любви. Все они библейские, тут даже митрополит поспорить не сможет. Родные дочери Лота делили ложе со своим отцом и имели от него детей. Люди, уцелевшие после потопа, неизбежно должны были заключать кровосмесительные браки, чтобы расплодился род людской. И это еще не все. Например, у персидских царей когда-то было в обычае брать в жены родных сестер и дочерей, дабы сохранить чистоту царской крови.

- Но это ужасно! - искренне возмутилась Ода.

- А царь Эдип взял в жены свою мать, которая родила от него четверых детей, - добавил Борис. - Что ужаснее?

- Конечно, последнее.

- У Эдипа тоже была своя оговорка, он не ведал, что делит ложе с матерью.

- А кабы он ведал о том с самого начала? - спросила Ода и пристально посмотрела в глаза Борису.

Тот молча развел руками.

- Грех, совершенный по неведенью, грехом не считается, - задумчиво произнесла Ода, - но как порой бывает ужасно прозрение.

- Не нужно искать прозрения, - сказал Борис. - Счастье и без того призрачно в этом мире, чтобы огорчать себя подобным. Эдип докопался до истины и поплатился. По мне, так каждый человек должен жить так, как хочет. Пищу мы едим ту, что нам нравится, так почему нельзя возлюбить родную сестру или, скажем, племянницу, коль существует взаимность.

- Или мать, - вставила Ода, внимательно глядя на племянника.

Борис умолк, но не смутился: княгиня видела это по его лицу. Он что-то обдумывал.

- Я, конечно, не смог бы лечь в постель с матерью, - вновь заговорил Борис, - да и ты, Филотея, не станешь совращать родного сына. Речь не об нас, а о тех оговорках, которые помогают людям совершать грешные поступки. Люди изначально добры, но жизнь наполняет их души злобой, которая затем движет ими, заставляя грешить. Священники говорят, что это сатана проникает в человека. Стоит кому-то влюбиться в кровную родственницу, всякий монах скажет, что это происки сатаны. Иными словами, сатана способен возбудить в человеке и злобу, и любовь, а Господь лишь судит нас, грешных, за грехи наши, не пытаясь оградить от сатаны.

- От сатаны ограждает молитва, - задумчиво промолвила Ода.

Борис засмеялся, показав ровные белые зубы.

- Хорошо, Филотея, коль случится так, что я воспылаю к тебе страстью, я прочту молитву, дабы отпугнуть сатану, прочту ее сто раз! Только я не уверен, что это поможет, ибо не сатана, а Бог зажигает ту искру в сердце человека, из-за которой люди теряют разум. Эта искра толкает жену на измену мужу, из-за нее дядя влюбляется в племянницу, брат в сестру, теща вдруг отдается зятю, мачеха - пасынку.

Последние слова Бориса вызвали у Оды нервную дрожь. Все-таки как глубоко мыслит этот юнец.

Борис, заметив перемену в лице тетки, попросил прощения и склонил перед ней свою белокурую голову.

Ода не удержалась и коснулась рукой шелковистых волос княжича.

Она хотела спросить, от кого он унаследовал такой цвет волос, но тут же вспомнила, что матерью Бориса была немка Эмнильда. От совершенно бесцветной женщины, какой была Эмнильда, родился такой красивый сын! Видимо, сказалась кровь отца-славянина. И ум, очень острый у Бориса ум! Не то что у Ярослава, а ведь у того тоже мать-немка и отец-русич.

- Я не сержусь на тебя, Борис, встань! - сказала Ода. Она быстро овладела собой. - Я совсем мало знаю тебя, но мне почему-то хочется доверять тебе, словно я давно тебя знаю. И если вдруг случится то, о чем ты только что сказал, признаюсь… мне нелегко будет устоять.

Теперь Ода смутилась по-настоящему, лицо ее вспыхнуло, будто объятое пламенем. Она опустила глаза, лишь в этот миг осознав, что произнесли ее уста! И как она могла произнести такое!!!

А тут еще за дверью раздались голоса Регелинды и Святослава. Они шли сюда!

Ода не успела ни справиться с волнением, ни сообразить, как себя вести, что говорить…

Княгиню выручил Борис. Он сделал то, чего Ода совсем не ожидала - подхватил ее на руки и закружил по комнате.

Вошедшие Святослав и Регелинда замерли в изумлении на пороге.

Борис, сделав вид, что не сразу заметил вошедших, невозмутимо поставил Оду на пол и повернулся к князю.

- Неплохо вы тут развлекаетесь! - промолвил Святослав, подозрительно взирая на раскрасневшееся лицо супруги, на ее смущенные глаза.

Регелинда деликатно исчезла, прикрыв за собой дверь.

- Я хотел доказать княгине, что силушка у меня есть и меня вполне можно пустить в сражение, дядя, - сказал Борис, открыто глядя на Святослава.

- Д-да, Святослав, - пролепетала Ода, поправляя волосы, - Бориска очень силен. Я н-не думала, что он так силен! Да он коня поднимет, не то что меня!.. По-моему, ты напрасно не даешь ему оружие.

- В оружии я Борису не отказываю, но в сражение ему еще рано, - сурово проговорил Святослав. - В сражении не токмо сила, но и умение нужно, а какое у Бориски умение, коль Ромка его тремя ударами меча обезоружит.

- Но Роман старше, - вступилась за племянника Ода.

- Дело не в возрасте, а в умении воинском! - сказал Святослав и кивнул на Бориса. - С его-то силой можно двоих таких, как Ромка, уделать: по мечу в каждую руку и айда! Нет, покуда Борис рукой к мечу не прирастет, я в сечу его не пущу. Пусть хоть до церкви тебя на руках носит! Кстати, любезная моя, собирайся! Через час епископ Гермоген молебен в Спасском соборе творить начнет во избавление от поганых. Весь народ валом валит, значит, и нам быть необходимо. У нас ныне с народом одна беда-кручина…

- Меч, а не молитва нашей земле спасенье, - задумчиво сказал Борис.

- Еще один Ромка на мою голову! - проворчал Святослав и вышел из светлицы, хлопнув дверью.

Благодарная Ода, забыв про свое смущение, прильнула к Борису на несколько долгих секунд. И в этом кратком единении их тел зародилось чувство, волнующее сердца, еще слабое и неосознанное ими до конца: слабый побег будущего могучего древа.

* * *

При огромном стечении народа в присутствии бояр и княжеской семьи епископ Гергемон, блистая позолотой своих тяжелых длинных одеяний, провел торжественную службу в самом большом храме Чернигова - Спасо-Преображенском соборе. Под звуки церковного хора, в ярком сиянии множества зажженных свечей, в клубах благовонного фимиама свершалось действо, на которое люд черниговский возлагал надежды: избавление их города от половецкого набега. Никогда еще священные символы христианства, обряды и молитвы не воспринимались и знатью, и беднотой с таким всепоглощающим благовением, почти трепетом, словно население Чернигова разом уверовало в грехи свои, осознало вину и гнев Господень. Будто вознесенная к Богу торжественная молитва явилась тем позабытым амулетом, о котором вспомнили только теперь, когда «авось» не избавило от беды, и от которого ждали чуда. В каком народе не живет такая наивная вера? На что еще надеяться простым людям, если их правители сами в растерянности и уповают на небеса? ,