Андрей Косёнкин - Юрий Данилович: След

Федька ухватился за шнурок, потянул. Парень взревел:

- Не тронь!

Но Федька, выхватив нож, ударил им по шнурку из-под низу, Да так, что чуть было не прихватил ухо.

Федька, мимоходом глянув на то, что оказалось в его руке, Ухмыльнулся, подавая шнурок Юрию:

- Гляди, княжич, кака диковина!

Н-да, этакого Юрий в руках ещё не держал. То есть как не держал? Держал князь! Но уж никак не предполагал, что образ сего непотребного можно носить на груди.

Искусно вырезанная из орешины палочка по всем приметам, до мелких жилочек повторяла мущинский корень, а попросту сказать, хер.

- Что это? - спросил Юрий.

- Али не видишь, - дерзко ответил парень.

Федька без замаха, но от души ткнул парня кулаком в зубы, так что голова его дёрнулась, а губы вмиг поплыли кровавой юшкой.

- Погодь, Мина, - остановил Юрий слугу. - Я знать хочу, почему он это на груди, у души носит? - И, догадавшись, с удивлением поглядел на парня: - Ты ему поклоняешься? Он твой бог?

- Он мой бог, - угрюмо подтвердил парень и, усмехнувшись в кровавые губы, спросил: - А ты знаешь другого бога, кто сделал для тебя больше, чем он?

Не знал Юрий, как ему поступить: вмах ли снести голову этому наглому злоязычнику или предать его жестоким, долгим мукам, каких он, несомненно, заслуживал.

Но что-то ещё - иное, чему и слова не подберёшь, грешное и жадное, тайное и стыдное, как первый блуд, удерживало его.

- Ну, говори, говори ещё! Парень пожал плечами:

- Попы толкуют: Иисус пострадал за меня, за тебя, за всех! Хорошо, я верю, знать, он был сильный, как бог, тот Иисус! Только зачем же он пострадал, если был сильный, как бог? Скажи, господине?

Да ведь не спорить же было Юрию с невразумленным! А парень по-своему понял его молчание и уж вовсе торжествующе продолжал:

- А вот ещё толкуют попы про какого-то Создателя. Будто бы он создал и меня, и тебя, и всех из огня и глины, али ты веришь в то, господине? Я вот не верю! Я в него верю! - Он указал глазами на срамославный образ греха и всяческого непотребства, который Юрий все ещё держал в руке: - В нём мой корень, в нём моя жизнь, благодаря ему я сам появился на свет, и я не знаю другого Создателя!

«Оскопить, как хряка, как жеребца! Засунуть ему корень-то его в рот, чтобы уж больше не грехословил! - бешено секлись в голове Юрия, словно молнии в небе, мысли. И при этом он чувствовал на себе тяжкий, жгучий взгляд этой девки, от которого млел, будто был слаб. - Убью! Всех убью!»

- Убьёшь его, дашь им мученика, - с другой стороны по-предательски в спину тихо шепнул Редегин.

- Говоришь, не знаешь другого Создателя? . - Не знаю!

- Узнаешь, собака! - Юрий дёрнул шеей, глаза его побелели от ярости. - Ну, где ваша святая Ердань, нехристи? - крикнул он.

- Да вона она, речка-то, под откосом, - махнул рукой Конобей. - Мы их тамо-тко и словили! А в речке-то уж и прорубь есть, княжич!

- Гони!

Конобей и Мина подхватили парня под локти. На мгновение, как в рубке, Юрий столкнулся с девкиным взглядом. Ему показалось, она смеётся над ним!

- Всех, всех в купель! Гони!

- Не дело то, - попробовал удержать его Костя Редегин, - только зло плодим!

- Молчи ты! - в бешенстве обернулся Юрий.

Старых и малых, с крестами и без, согнали к реке. Широкая полынья курилась по морозцу парком. Видать, уж учёные и крещёные таким образом людишки притихли. Только дети орали. А бабы и мужики, старики и старухи - всех вместе их было числом около тридцати, обречённо скидывали с себя одежонки, кто догола, кто до исподнего, жались друг к другу, переступали по снегу босыми ногами.

- Со святыми упокой!.. - глумливо затянул Федька Аминь.

- Подавись ты! - оборвал его Редегин.

- Дак, шутю я, боярин! - зло огрызнулся Тимоха.

- А ты, Конобей, крестным им будешь! Отныне сельцо это тебе отдаю! - внезапно расщедрился Юрий.

Дружинники ахнули - эвона повезло Конобею-то! С Юрием сроду так, не знаешь, чего ждать от него: то ли все отберёт, вплоть до жизни, то ли так одарит, что до смерти молить за Него будешь Господа. На то он и князь, хотя и княжич покуда. Тревожно с ним, но и весело!

Конобей ловил Юрьеву ногу:

- Мне сельцо, княжич, мне?!

- Гляди теперь, ответишь, коли они Господа не приемлют!

- Юрь Данилыч, княжич, да я им сам вот этими руками церкву-то срублю! Сам попом стану! - хохотал от восторга Андрюха.

- Ну, хватит ёрничать, - построжел Юрий. - Во имя Господа нашего Иисуса Христа кунай нехристей в купель Иорданскую!

И началась потеха.

Дружинники хватали в охапку тех, кто попадался под руку, волокли к полынье. Там Конобей на свой выбор кого лишь головой макал в прорубь, кого с головкой. Визг, вой…

«Во имя Отца и Сына, и Святого Духа!..»

- Аминь! - осеняя крестным знамением, ревел Тимоха, помогая выбраться из купели «крещённым».

Последним «крестили» того, кто в хер веровал. Чтобы не брыкался кабан здоровый, руки-то ему ещё давно за спиной скрутили. Так и кинули в полынью со связанными руками. То рыжая голова покажется над водой, то унырнёт.

- Ну, веруешь в Господа нашего Иисуса Христа?

- Не верую!

- А веришь, чудская скотина, в Создателя?

- Не верую!

- Подохнешь!

- Не верую!

И вновь тёмная вода смыкается над его головой. Да ведь не потонуть ему самому, не уйти под лёд от мучителей - догадливый Конобей на лямку его привязал.

- А теперя веруешь?..

Девка, та, что с медвяными волосами, упала перед Юрием ниц. Волосы от воды тяжелы, облепили белое, нежное тело.

- Не губи его, князь! Служить тебе станет! Дай срок, и веру примет твою, коли впрямь она истинна!

- Да, не брал бы ты греха на душу, Юрий, - заступился за нехристя и Редегин. - Не вина, а беда его, что невразумлен! Бог прощать велит…

- Я не Бог.

- Спаси его… - Девка, ползая на коленях и пугая коня, старалась припасть губами к красным сапогам княжича.

- Что так плачешь о нём, жених твой?

- Брат мой! Чист он сердцем, дитё!

- Экое дитё-то! - смеётся Юрий. Но смех его не уверен, не весел смех.

- Ну, говори уж: веруешь что ли? - ухватив парня за волосы, просит уже, чуть не молит сознаться того Конобей. То ли занравился ему упрямством своим и силищей этот парень - так сильному нравится сильный, то ли жалко стало Конобею вот так безо всякого прока топить уже не чужого, а своего холопа.

- Да говори уж, чего ты! Неужто любо тебе за хер-то погибать?!

Парень бессмысленно глядел в выпученные глаза, рыгал водой, а всё же мотал головой: не верю.

Сбившись в кучу, чудь толпилась на берегу. Даже дети умолкли. Кто постарше, глядели заворожённо из-под материнских рук на полынью и на княжича. Самые неуёмные в потехе дружинники и те построжели.

Лишь девка выла, задыхаясь и всхлипывая:

- Спаси, господине, спаси…

И тут Юрий сделал то, чего уже потом никогда не дозволял себе. Нет, не пожалел, нет, но смилостивился: