Андрей Косёнкин - Юрий Данилович: След

- Ладноть, тащи его! Авось образумеет…

И от тихого ли его голоса, от слов ли его, от того ли, что зло в себе победил и явил добро, единым вздохом, как под ветром листва, пала чудь на колени.

И Конобей, то ли не поняв, то ли не услышав, стоял на коленях перед полыньёй, удивлённо глядя на князя.

- Вот как надо-то, - благостно произнёс Редегин. Юрий полоснул его жёстким взглядом. Он уж жалел о сказанном, понимая добро за слабость.

«Нет, не так надо с ними, не так! - будто кто нашёптывал. - Доброго - не поймут, слабого - не простят…»

- А-а-а! - будто не выиграл, а проиграл - махнул рукой Юрий и зло крикнул Андрюхе: - Чего рот раззявил! Тащи уже!

Конобей за лямку подтянул из-подо льда парня, ухватил за волосы и рывком, как и волосы-то не снял с головы, вытащил из воды безжизненное, посиневшее тело и захлопотал над ним, приговаривая:

- Живи, паря, живи! Бог, знать, простил тебя! Видать, на роду тебе писано быть христианином…

Юрий носком сапога приподнял голову девки. Вгляделся в омут вишнёвых глаз. Девка глаз не отводила. Напротив, точно не она это выла миг назад - крупно, по-звериному лязгая от холода белыми жемчужинами зубов, сейчас глядела насмешливо: «Ай, сил не хватило на душегубство-то? Ай, не твой тот Бог, кому молишься? Али глянулась я тебе?»

Или всё это так, примстилось княжичу? Чудское племя - разве их разберёшь?

- Со мной пойдёшь!

- Пойду, коли зовёшь, - выдохнула она.

Сон был смутен и чёрен, как будущее, о котором сколь ни мечтай, ни загадывай в восемнадцать лет, все одно попадёшь пальцем в небо, даже если невзначай и сбудется все, о чём ты загадывал. Потому как, если и сбудется, то не тем обернётся.

Ничто не помнилось: ни как, ни почему, ни зачем! Одно осталось в уме, словно в глазах дальний и зыбкий свет. Будто он, Юрий, идёт под отцово благословение. И знает, что именно под отцово! Только отец перед ним странен: тот же, а вроде не тот, признан, да не узнать!

Вроде то же лицо, та же строгость в чертах, но старее и суше отцов лик и в окончательной строгости заострились черты. А главное, бледен отец той холодной, неживой желтизной, что нисходит на мёртвых.

- Али ты, батюшка, помер?

Молчит - отрешён.

И одежда на нём не княжеская: вместо шапки - клобук, Вместо ферязи - ряска. Но не чёрная, а белым-бела, аж в глазах слепит. Одна рука у батюшки поднята, готовая к крестному знамению, в другой - свеча.

- Пошто то, батюшка?

Молчит отец.

О многом хочет спросить Юрий, но уста будто воском сковало. Боясь опоздать, спешит под отцовскую длань, задыхается, преодолевая пространство, хотя отец-то рядом, кажется, руку протяни и дотронешься. Наконец, достигает отца, точно шёл к нему издали, падает в ноги, мол, благослови меня, батюшка!

Ан в сей миг свечка в руке у отца погасла, будто дунул на неё кто!

Кто?

И тьма…

Юрий открыл глаза - тьма. И душно. И по груди словно когти скребут, к сердцу подбираются.

«Сгинь, нечистая!»

Юрий ещё долго лежит в темноте не шевелясь, приходя в себя от сна, как от похмелья.

«Сон какой нехороший. Батюшка, точно мёртвый, и в клобуке? Знать, схиму принял? Тьфу ты, чтой-то я о нём как о мёртвом? А покойник-то во сне, бают, что на погоду. А живой-то покойник - на что? Да тьфу же ты, прости меня Господи! Рази бывают покойники-то живыми? И благословения не дал, - вспомнил с досадой Юрий, - вот же! Нет, не хорош сон! Да и безлепый какой-то: батюшка-то, чай, жив, что с ним сдеется? - уже веселей усмехнулся Юрий. - Ему ещё стол великий под дядей заместить должно, тогда уж… Тьфу ты! - теперь уж на самого себя плюнул Юрий. - Экая дрянь с утра в башку лезет!»

Но долго ли нас занимают пришедшие неизвестно откуда и канувшие в беспамятство даже самые необычные, а может быть, и вещие сны, тем более когда нам восемнадцать лет?

Жарка перина у боярина Коровы, отцова милостника, поди чижовым пухом набита. Наволочки камчатые, шиты золотом. Одеяльце соболем подбито. И всё цвета червленного, словно кровь. Зело разжился боярин, коли в таких постелях почивает на обыденку. Или княжичу лучшее велел постелить?

В первый раз Юрий в гости к Корове нагрянул, да и то ненароком. Вчера, как чудь-то «покрестили», двинулись по Ердани и спустя совсем малое время (знать, от Гжели-то по бору в верном направлении плутали) вышли на Коломенскую дорогу. Повернули к Москве, да уж затемно было, вот и заночевали в первом селе, попавшемся на пути. То как раз и оказалось загородное сельцо Ивана Коровы, известного на Москве богатея.

Носом дышать - воздух знобкий. Выстудилась за ночь горняя повалушка, а с утра не протопили ещё, рано, знать. Кой бес в такую рань побудил? Эвона почему бесы-то на груди спросонья почудились - соболье-то одеяльце хоть и легко, а словно медведь душит.

Юрий откинул соболей, воздух коснулся груди. А легче не стало. Вон что: сбоку девка к нему приладилась, пышет жаром, как устье у печки, да ногу ещё на него взметнула - ишь, как боярыня!

Юрий скинул с себя девичью ногу, поднялся, в темноте прошёл за опону, огораживающую угол, наугад нащупал лохань, справил малую нужду и, не кликая своего постельничего Федьку Мину, который дрыхнул поди где-то неподалёку, нашарил свой походный узкогорлый куманец-водолей. Вода в куманце за ночь заледенела, пришлось пальцем протыкать льдистую плёнку. Два раза плеснёшь такой водицей в лицо, в третий уже не захочется!

Из-за опоны Юрий вышел готовым к новому дол тому дню и К новым подвигам.

Недавно пришла на Москву от болгаров, переложенная с греческого, прямо-таки баснословная повесть об императоре полумира Александре Македонском. Так вот, как Юрий прочитал ту книгу (да и не раз перечитывал-то!), так и сам с тех пор жил на подвиг !

Случая только покуда не предоставлялось достойного - батюшка воли на войну не давал. Вот и приходилось от безвременья то на Москве мало-мало озорничать, то татей гонять по лесам, то зверовые ловы чинить, а то и чудь «крестить»... Но разве для баловства явился в мир Юрий?

«Да ить у Александра-то, того царя Македонского, отец как раз помер, когда ему восемнадцать исполнилось, как и мне! - пришло на ум Юрию. - Так в той книге и писано. С того он и начал мир покорять! Да!.. А отца-то у него отравили, сказывают, - неожиданно подумал он и тут же совершенно некстати, а даже и к стыду своему вспомнил давешний сон, в котором батюшка то ли жив был, то ли нет. - Тьфу ты! Вот привязался, сон какой окаянный!..»

В повалушке по-прежнему было темно. Юрий не увидел, а скорей догадался, что девушка проснулась и смотрит теперь на него.

Вчера он с ней не больно ласков-то был. Как приехали к боярину Корове, велел девку чудскую в мыльню свести, а после от лишних глаз отправил её сюда, в повалушку, постелю ему греть, покамест сам он в боярской горнице пир правил. Корова тоже оказался хлебосол знатный. Из-за стола Юрий еле выбрался без чужой помощи. А уж в горнюю повалушку его Федька свёл.