Андрей Косёнкин - Юрий Данилович: След

Сын Юрий, первенец, был ныне неприятен и страшен ему.

И непонятен.

Коломна встретила москвичей открытыми ворогами и пустыми улицами. Однако видно было, что город жив - там-сям курились дымки над избами, тявкали собачонки за заборами. Жители не покинули город, лишь затворились в своих дворах. Чего ждали, сами не, ведали - то ли московской леготы, упорный слушок о которой давно уж тайно смущал коломенские умы, то ли огня и меча? У Господа молили милости, но в душе по русской привычке были готовы к худшему. Да и чего иного им, беззащитным, было ждать от московского князя, с войском вступившего в исконные рязанские земли?

А о сопротивлении не могло быть и речи накануне московского вторжения княжич Василий с дружиной и коломенскими боярами покинул город. Так что коломенцам оставалось лишь уповать на Господа да сквозь дырья в заборах с опаской глядеть на московскую рать. Впрочем, по мере того как вражье войско чинно, без безобразий проследовало через загородье, опять же без убийств и насилия заняло детинец [47] Детинец - укреплённая часть внутри города, кремль, где жили дети и отроки. , опаска развеялась, как дым без огня. Знать, не зря говорили умные-то люди о добром, богоугодном ндраве московского князя! Первыми за воротины отважились шагнуть седобородые коломенские деды.

- С чем пожаловали, московские люди, с добром или лихом?

- Поди, с добром, - хмуро отвечали недовольные ратники, покамест сильно разочарованные походом.

Дело в том, что Даниил Александрович строго-настрого наказал не зорить ни сел коломенских, ни саму Коломну не грабить!

То было странно - на что ж тогда и война? Юрий тоже хмурился и недоумевал:

«Чего боится? Абы худого про него не сказали, что ли? Пошто ж тогда и ратиться затеял? Али думает милостью боле примыслит?»

Нет, не нравилась Юрию такая война! Если в своих-то землях он на потешку, случалось, вёл себя, аки завоеватель, так уж, ступив в чужие пределы, трудно ему было себя сдержать. Однако же сдерживал, перечить батюшке даже и не пытался. То была его, батюшкина, война - хитрая, загадливая. На века…

А Даниил как жил сторожко, так и воевал с оглядкой. Пока все шло, как и было умыcленно. Но уже на другой день сердце Даниила Александровича дрогнуло.

Из Коломны вышли в раннее утро.

Дорога на Рязань была наезжена до визга санных полозьев о ледовую кромку. Шли ходко. И вот в тот же день, ещё до захода декабрьского солнца, незадолго до Переяславля-Рязанского, в широкой окской излуке, на высоком её берегу внезапно открылся глазам Даниила стан Константина. То было зрелище, способное смутить душу и более опытного и отважного воина, нежели чем такого, каким был домоседный московский князь. Божьи хоругви, княжьи стяги, татарские ярлыки багряными, синими, золотыми цветами вознеслись на высоких древках над берегом. Пламя бессчётных костров лизало морозный воздух; у каждого кострища свой курень, то бишь круг, а в том кругу не менее десятка воинов. Да ведь и воины-то - не чета москвичам!

Издревле Рязань щитом для Руси стояла, поди в кровь и плоть вошла привычка биться и помирать, коли надо. А на Москве кому ж помирать охота?

Да ещё отдельным скопом хвостатые татарские бунчуки - сколь их? А сколь бы ни было - ведь не в загаде Даниила силой с татарами мериться!

Неужели соврал Аль-Буга, неверная рожа? Неужели перехитрил? Неужели его, Даниила, вместо рязанского князя подставил под ханский гнев. Ладно рязанцы, коли и побьют, так тем паче мстить за обиду не будут - к весне похристосуемся, а вот как на татар-то руку поднять?

Даниил соскочил с возка, припадая на битую ногу, пошёл в сторону от пути. За ним, кто спешившись, кто выскочив из жарких возков, кинулись ближние бояре, окольные. Юрий на сей раз оказался рядом с отцом. Шёл шаг в шаг позади.

Наконец Даниил Александрович остановился, подождал, пока стихнут шаги за спиной, и обернулся. Никогда ещё Юрий не видел такого растерянного, такого жалкого, искажённого страхом и злобой отцова лица.

- Ну дак куда пришли-то? Откуль Константин таку прорву собрал? Откуль вызнал? - вроде бы ни на кого и не глядя, но всех доставая колючим взглядом, спросил князь тихо и хрипло.

- Так ведь Василий с боярами встречь отцу побежал, - пожал плечами Фёдор Бяконт. Неуютно ему было ныне рядом с князем, ведь это он уверял, что никак не поспеет Константин собрать для отпора силу.

- А как теперь твои коломенцы слово не сдержат? - спросил князь.

- Вот тебе моя голова, - вздохнул Бяконт.

- Мне твоя голова без надобы! - неожиданно по-бабьи, визгливо закричал Даниил Александрович. - Ты мне иное жулил!

- Все в воле Божьей…

- А-а-а-а! - досадливо махнул князь и, не глядя в лицо, кивнул Аль-Буге. - Лисьих шапок-то к Константину ветром надуло?

Аль-Буга, и сам не ждавший встретить столь значительное кисло своих соплеменников на стороне противника, участь которого вроде бы была заранее предопределена, сделал надменное, обиженное лицо: мол, не моё это дело, переменчива милость хана и коли сам ты, князь, не угодил хану, так на себя |и пеняй.

- Чего молчишь, татарин, - взъярился Даниил. - Аль не ты говорил, что Константин прогневил Тохну?

Лишь теперь Юрий, да и многие другие из самых ближних бояр, вдруг оказавшиеся свидетелями этого разговора, проникали в смысл задуманного и суть того, что произошло на самом деле.

Измена ли опередила москвичей, хан ли сыграл с ними хитрую, злую шутку, сам ли Константин заранее обезопасился, а дело-то было худо!

Да ведь и не поверишь на глазах у рязанцев, они уж и так, поди, на своём холме от смеха лопаются, глядючи на худую Московскую ратишку, вялым длинным червём растянувшуюся на окском льду Это в Москве да в пустой Коломне, пока рядом не оказалась другая сила, московская рать была рать, а теперь выходило, как глянешь на высокий обрывистый берег, где скопилась рязанская мощь, на ту рать с горы…

Всё это понимали, а потому и угрюмо молчали.

- Не отвороти, батюшка! - вдруг не сказал, а жарко выдохнул Юрий.

Он сам не понял, как его вперёд выперло, только не мог он сдержаться! От одной мысли, что здесь, перед рязанцами, отец может бесславьем покрыть себя, а значит, тень того бесславья падёт и на него, Юрия, тошно стало ему. На Руси худая-то слава долгая!

«Кой Юрий? Это того Данилы сын, что от рязанцев побег?..» О, нет! Как с таким клеймищем дальше-то жить?!

- Не отвороти, батюшка! С нами Бог, верую! - выкрикнул Юрий.

Опять же, сам он не понял, как те слова на язык подвернулись. Впрочем, конечно же, знал Юрий о батюшкином благочестии, потому и помянул Господа в нужный миг. Бог-то ведь безответен. До поры безответен.

Даниил Александрович долго, пристально поглядел на сына. Что увидел - неведомо? Проник ли в мысли его? Но будто ношу тяжкую сбросил.