Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- И вовсе не в чужое дело, - уже на всем скаку прокричал Род. - Нынче то же творится и в Чернигове, и в Суздале, в самом Великом Новгороде…

- Натосковались в тишине при строгом Мономахе, - осклабился Чекман, - Теперь рассыпались без вожака и - за грудки друг друга!

- Такое, как сегодня, даром не проходит, - сказал Род, спешиваясь в берендеевом дворе. - Жди ещё больших бед.

В одрине княжича он выразил желание не есть, а спать.

- В такую рань? - спросил Чекман. - Что ж, воля гостя для хозяина - закон. Разоблачаешься? Вай, что это с твоей рубахой? Она трещит, искрит!

- Не ведаю, что это, - смутился Род. - Помню, приёмный мой отец Букал снимал рубаху, она всегда трещала искрами.

- Таинственная сила в ваших телах, - предположил Чекман.

Род погрузился в сон мгновенно…

Когда проснулся, княжич сидел на сундуке напротив. Ждал пробуждения, любуясь гостем.

- Ты… никуда… не уходил? - не поверил глазам Род.

- Ха! - сверкнул Чекман белыми зубами, - Я почти весь Киев обошёл. Все выведал. Все знаю.

- Что стало с убиенцем? - сел на одре Род.

- Голый труп проволокли сквозь Бабин торг к мраморной церкви Богородицы, - рассказывал Чекман. - Там собрались вокруг, смотрели, как невинные. Тысяцкий Лазарь им сказал: «Воля ваша исполнилась. Игорь мёртв. Погребём тело его». А они - представь себе: «Не мы убийцы, а Давыдовичи и сын Всеволодов. Бог и святая София защитили нашего князя Изяслава!» Дети, а? Потом на чьих-то дрогах повезли тело на Подол в церковь святого Михаила, что в Новгородской части. Там киевляне-новгородцы благоверно подходили, брали кровь его, куски одежд, коими сами перед тем покрыли. Говорили: «Это нам на исцеление и на спасение души». Вах-вах, какая страсть!

- Там были не те люди, что убили, - объяснил Род. - Убивали выпущенные преступным промыслом подстражники-злодеи.

- Это мне вневеды, - пожал плечами берендейский княжич. - А ещё вот что я узнал: Владимир, Лазарь и Рагуйло наблюдали за убийством из окна терема. Не дождались подмоги, порывались сами выскочить, да Улеб их не пустил. Ба-а-альшой хитрец этот Улеб!

В обсуждении случившегося прошла вечеря у хозяина и гостя. Род попросил постное, памятуя о пятнице.

- В пятницу… убивать! - не шёл у юноши кусок в горло.

- Нешто собаки знают пятницу? - с содроганьем вспоминал прошедший день Чекман.

Рано поутру княжич сопровождал Рода в Семеонов монастырь, где должно было состояться отпевание убитого. Сам берендей в церковь не пошёл, договорился ждать поблизости в корчме. Род у гроба встретил Михаля, лишённого нагрудных золотых цепей.

- Отпевать пришёл архимандрит Анания, - почтительно шептал боярин, - игумен Федоровского монастыря, где принял схиму убиенный.

- Попроси его принять меня по окончании обряда, - шепнул Род Михалю. - Мне весьма важно…

- Людие! - обратился к предстоящим горестный игумен, окончив панихиду. Не «братия и сестры», просто «людие». - Горе живущим ныне! - возопил он. - Горе веку суетному и сердцам жестоким!..

В этот миг, как совпадение с игуменской грозою, грохот грома потряс храм. Все собравшиеся с воплем пали ниц.

- Бедный мученик! - запричитала рядом с Родом женщина в монашьей понке. - «Полонён!» - воскликнет каждый полонённый, а «Убит!» - убитый - никогда!..

- Батюшка игумен ждёт тебя, - поднял юношу за локоть Михаль.

В пономарке на некрашеной затёртой лавке, опершись на посох, отдыхал старик, понурив чёрный клобук.

- Что тебе, пришлец? - поднял он на вошедшего тяжёлый взор.

- Прими, отче, в монастырь, - земно поклонился Род.

Не подняв его, не встав, игумен произнёс:

- О, времена соблазнов попустил Господь! Наведе на ны бесы и самого того злеца Сатану…

- Потому и жажду принять иноческий образ, - сам поднялся Род. - Чтобы избежать людских соблазнов…

- Руки их и ноги ослаблены к церквам, - словно не слыша, продолжал архимандрит, - на игрища и на пронырливые дела убыстрены…

- Суетный мир мне опостылел, - доверительно признался юноша.

- Сбыться пророчеству Исайи, - изрёк Анания. - Превратятся праздники ваши в плач и игрища ваши в сетования…

- Однако ты не отвечаешь мне, отец, - растерялся Род.

- Путь твой не в монастырь, а в блуд, - поднялся старец. - Тьма языческая ещё сильна в тебе, аки северная нощь.

Род подавил обиду и не сумел скрыть этого.

- Я тебе не верю, отче, - сказал он резко. - В лес, в отшельники уйду…

- Не гневи Бога, - вздохнул Анания и вышел из пономарки.

«За что ж он так меня? - сокрушался Род, покидая храм. - Что содеял я дурного? Или что-то натворю в будущем? О, жестокий старец! Букал тоже был суров, но по-отцовски!»

В корчме царили винные пары. Затуманенный Чекман сидел в углу. За сдвинутыми столами хмуро топили совесть в вине вчерашние вечники и толпёжники.

- Слушай, дорогой! Каются, окаянные, - зашептал Роду Чекман.

Скудобородый человек в рыженькой бекеше, явно тесной его мощному телу, видимо, пытался их успокоить.

- Вы, что ли, убивали? Вас подстрекали княжьи прихвостни. Владимир Мстиславич говорил бело, делал черно.

- А ты кто таков, чтоб судить Владимира? - спросил ражий мастеровой. - Гляжу, в Киеве ты неведом.

- Ведом кое-кому, - распахнул говорун бекешу. - Я Даньша Якшич, посадский из Ладоги. Часто гощу у вас в Новгородской части. Наблюдал вчера зорко, вот и сужу. Сам подумай: все ринулись к монастырю, а Владимир - вправо. Конный поспел к делу позже пеших. Как это понимать? Стражи у него тьма тьмущая, а явился один. Кмети подоспели к шапошному разбору. Полумёртвого схимника увезли на Мстиславов двор и исчезли. Во какие защитники! А кто сени разметал, вы? Нет, вы были в толпе за воротами. А кто волок голого убиенца на Бабин Торжок? Не вы, а лихие воры. Кто их из узилища выпустил? Кому больше всех Игорева смерть была нужна? А, кому? Досочиться можете?

- Да неужто князь Владимир о двух лицах? - всполохнулся киевлянин помоложе прочих.

Старшие молчали, морща лбы.

- У, шакал, не человек! - оскалился Чекман на Даньшу Якшича.

Род, тоже возмущённый наглой ложью, сунул в карман руку за платком, чтобы отереть внезапный пот, и тут же ощутил в пальцах кончик лезвия меча, даже укололся об него. Не иначе боль вернула в память заповедь Букала, очень подходящую к теперешнему часу: «Выяви ложь на конце меча». Он взглянул на ножны, свесившиеся с бедра Даньши Якшича, и подошёл к кабацким тризникам.

- Киевляне! - громко молвил Род. - Я, как и этот ведомец, из северных краёв. Вчера случайно оказался на месте гнусного деяния. В крови убитого нашёл вот это острие меча. Плохое лезвие, пройдя сквозь тело, воткнулось в камень и сломалось. Я безоружен, вы вооружены. Пусть каждый вынет и покажет меч. У кого сломан, тот убийца. Пусть первым обнажит свой меч приезжий ладожанин, - ткнул он в Якшича.

- Почему я? - побагровел недавний говорун.