Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- А я что тебе скажу, брат! - заговорщически склонился к нему Владимир Давыдович. - Я тебе скажу вот что: выдашь боярича - стану защищать Гюргия, а не выдашь - вместе с родным братцем Изяславом помогу его тёзке возвратить престол киевский. Братец мой так упрашивает, а я так колеблюсь!

Кутырь продолжал молчать.

- Думай же, брате, думай, - обволакивал тугодума шёпот ласкового злеца. - Отпусти, Чудин, нашего обидчика, - обратился Владимир к своему тысяцкому, - Срочно шли скорохода в Чернигов, скажи братцу: еду с ним вместе в пособ Изяславу Киевскому.

Кутырь тяжело поднялся.

- В страшный грех вводишь ты меня, брат. Бог тебе судья. Ин [424] [424] ИН - ладно, пожалуй, изволь. , быть по-твоему!

По знаку Ольговича Пук крикнул:

- Стража!

Вбежавшие кмети окружили Рода плотным кольцом.

- Поят ты князем Владимиром Давыдовичем Черниговским за все твоё воровство! - объявил Чудин.

Род и теперь мог бы сопротивляться, хотя вырваться из такого сонма врагов представлялось вели ким чудом. Даже не надеясь на чудо, могучий ученик Бессона Плешка предпочёл бы смерть страшным мукам, которые ждали его в Чернигове. Однако он не сделал никакого движения, лишь удивлённо взглянул на Северского князя и произнёс:

- Не верю ушам, Святослав Ольгович!

Кутырь, набычившись, отвернулся.

- Невозможное творится в твоём дому, атаман, - обратился Род к Фёдору Дурному.

- Не позорь моего дома, государь, - срывающимся голосом сказал Ольговичу Фёдор.

- Твой дом - мой дом, - в сердцах заметил Северский князь. - А мой уже опозорен, - прибавил он. - Опозорен ради великой цели!

- Не кручинься, брате, пируй! - повеселел Владимир Давыдович. - А нам пора и честь знать. Встретимся под стенами Киева!

Рода с железом на руках повели из палаты.

- Таков твой хлеб, Фёдор? - в последний раз обернулся он.

- Где хлеб, там и уголь, - отозвался за атамана Пук.

Дурной ушёл в тень, как в тот раз, когда по приговору Невзора уводили ведальца-смертника в поруб Азгут-городка. Род почувствовал себя в шкуре Якуши Медведчикова, обречённого стать ежом на ядрёной матице. Сила, где твоя власть? Дружба, где твоя верность?

В возке без окон в обществе вонючих охранышей на осклизлом от талой грязи полу было жёстко, тряско и душно.

Долго ли, коротко ли его везли? И вот пленник выведен в тот самый двор, откуда спасла его большая ветла, где в приземистой, пропахшей кровью избе пытали Коснятку. Его повлекли не в эту избу, а в другую, поменьше. Значит, бросят в поруб… Не бросили, оставили в тесной бревенчатой келейке с мелким волоковым оконцем под потолком. Здесь вскорости объявились перед ним Владимир Давыдович и Азарий Чудин.

- Редкостная удача - отомстить по всей воле! - сладко вымолвил князь.

- Мечтал я о такой мести, видя твою милость у этого оборотня в руках, - гудел тысяцкий.

- Молчишь? - обратился князь к заточеннику. - А ведь как говорил тогда! На пятое лето мне смерть предсказывал. Вот оно, уже близко пятое с тех пор лето. Нынче не я у тебя, а ты у меня в руках. Может, что иное предскажешь?

- А мне предрёк вечность адских мук, - припомнил Чудин. - Предскажи-ка мне райское блаженство, я тебя ножичком попрошу.

- Спрячь нож, Азарий, - приказал князь. - Не порть вязня. Я ему небывалую казнь измыслю.

- Перво-наперво ослепим, - размечтался тысяцкий. - Затем урежем язык, а после…

- Ох, это все набило оскомину, - отмахнулся худший из двух Давыдовичей. - Не спеши. Времени у нас вдосталь.

Князь вышел первый. Тысяцкий подошёл к лёжа чему узнику и в однодёржку [425] [425] В ОДНОДЕРЖКУ - дернув один раз. вырвал из его головы добрый пук волос.

- Смастерю зоску [426] [426] ЗОСКА - мальчишечья игра, когда свинец с меховым лопушком подбрасывают ногой. сыну, - осклабился истый онагр, запирая за собой дверь.

Род прикрыл глаза. Мысли и чувства покинули его.

Во сне узник увидел воду. Вернее сказать, не увидел, а ощутил вокруг себя очень много воды. Она побурливала, всплёскивала под его руками и ногами. По сладко-речному воздуху, а точнее, озёрному, даже пресно-морскому он мог представить, что великое озеро или пресное море разлеглось на огромном пространстве. А ему плыть да плыть - то на спине, то на боку, то рывками по-щучьи, со скоростью калёной стрелы, пущенной на короткий дострел. Страха от кромешной тьмы не было, но тяжесть… ох, какая тяжесть наваливалась, придавливала сильнее час от часу, грозила в конце-то концов упрятать его на дно. Вот тьма сгустилась, чутье подсказало: то ли стена, то ли скала, словом, неодолимая преграда впереди. Род непроизвольно нырнул поглубже, а когда выпростал из пучины голову за глотком воздуха, поразился ясному небу, яркому солнцу, многолюдному берегу, потому что город возвышался над ним. И знакомый город. Вон вздымается белая башня на земляном валу! Так и рвалось из груди торжественное приветствие: «Здравствуй на много лет, Господин мой Великий Новгород!» Странно только, что Волхов был необычно свободен от вёсельных и парусных судов. Голоса, пение слышались, но ругани, споров к ним не подмешивалось. «Выдибай, выдибай живее на берег!» - подбадривал себя Род. Вот он идёт по набережной, и никому нет дела до него, никто не обращает внимания на его промокшее платье. А оно, оказывается, вовсе не мокрое. Солнце ли, ветер ли высушили так быстро? Вот и торговая сторона - Чудинцева улица, Прусская, наконец, Людогощая. Конечно, он устремился в дом Богомила Соловья. Где же тут бесконечность съестных возов, дух мясных, рыбных, овощных рядов? Вот он открывает косящатое слюдяное оконце своей светёлки и не чует говяжьих, стерляжьих, луковых запахов. Он усаживается на сундук, на котором любил рассматривать узорный золотой змеец по чёрному глянцу. А на лавках те же ковры, вытканные феями и лебедями. Он протягивает руку к муравлёному кувшину на поставце и вдруг слышит:

- Не прикасайся!

Позади - маленький кряжистый человечек, весь лысый, лишь от висков седая каёмка. В левой руке - клинышек бороды, правая с повелительно вскинутым указательным пальцем. Все стало ясно оторопевшему гостю: это не наяву, это во сне он вспомнил безмятежную свою жизнь в Богомиловом доме.

- Не прикасайся здесь ни к чему, - повторил Соловей, - Руки твои не воспримут того, что воспринимают очи.

- А почему? - по-детски вопросил Род.

- А потому, - отечески улыбнулся Богомил, - что мой мир пока ещё не твой мир.

- Значит, верно Букал сказал, а Зыбата Нерядец подтвердил, что ты мёртв? - отшатнулся Род. - В это я никак не хотел поверить, пока сам сюда не приду.

- Теперь ты пришёл, - улыбнулся Богомил и, в свою очередь отступив, остерегающе выставил длани: - Только не приближайся, не притрагивайся ко мне.

- У тебя след на шее от вервия, - ужаснулся Род. - Стало быть, истину видел Букал: они тебя утопили?