Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

Род вышел из лачуги. Азгут-городок освещала полная луна. Площадь опустела. И тут вспомнил выученик Букала своё видение, по коему он предрёк слишком скорую смерть Валааму Веорову. На высокой виселице виднелись подвешенные за ноги два ежа, один крупный, второй поменьше. Лжеволхв соседствовал с несчастным богатырём Якушей. Обоих густо покрыли стрелы, как ежовые иглы. У виселицы сидел третий, живой, голова в коленях. Род подступил к нему и, дотронувшись до плеча, почувствовал: человек трясётся в беззвучном плаче. От чужого прикосновения он вскинул перекошенное горем лицо.

- Чего ты, чего? - раздался скрипучий голос, слышанный Родом в июньском лесу, когда он с Улитой на дереве скрывался от бродников. Он признал Якушина пристал ого Ваську Лухмана.

- Зачем этих двух казнённых так густо утыкали стрелами? - удивился юноша.

- Их, - горько всхлипнул Лухман, - их расстреливали ещё живьём. В волхве меньше стрел, он издох быстрее.

И сызнова дружеская, сочувствующая сила повлекла юношу подальше от страшного места. Нет, не Фёдор Дурной, которого Род считал здесь единственно близким себе человеком, а неведомо с чего навязавшийся Бессон Плешок отыскал его и повёл к себе.

- Я тоже живу наособицу, как гудец, только у меня попросторнее.

Полгода провёл удручённый яшник в Азгут-городке. Яшник не яшник, вроде бы причисленный к бродникам, хотя за крепостную стену в одиночку - ни шагу. Верно, что и бродники за пределы своих владений по одному не хаживали. Если по окрестным дорогам гостей понюхать, так непременно вдвоём или втроём, а чаще ватагой. Владения их были невелики: сам острог, что после Бараксакова предательства выстроили на новце со всеми городскими окрепами, да ещё Затинная слобода, где жили семьи азгутских воинов, ограждённые надёжнее крепостных стен болотами и рекой Шалой - быстрым путём, чтобы удрать при крайней опасности, куда леший сучки не залукнёт. За слободою - Пугаевский погост, где находили последнее пристанище убиенные, сморённые лихими напастями или посланные атаманом к ядрёной матице.

Быт бродников складывался сурово. Определял его сам Невзор, атаманствующий ещё с Мономаховых времён, а потаковники, коих при власти всегда в достатке, ему способствовали. Прав оказался Якуша Медведчиков: жизнь погрязших в грехе крадёжников была не роскошнее жизни святых отшельников, удалившихся в лес для молитвы, не для крадвы. А куда девались отрезанные меха, полные увесистых гривен, да ткани заморские, да серебро с боярских столов, да все прочее дорогое, за что жизнями дешевили? Про то ведал Невзор с ближними товарищами. Попробуй, спроси!

Горше всего угнетала бродников жизнь порознь от семей. Атаман оправдывал это веско: ежели нападут внезапь, городок могут быстро на дым спустить, а до Затинной слободы пока доберутся, жёнок с детворой можно удалить. Однако, как разумели сами обитатели мужских изб Азгут-городка, семьи их атаман держал наособь заложниками. Род не раз побывал в Затинной слободе с Бессоном Плешком, навещавшим свою подружию Домницу и сына Иванку. Бессон пригрел и опекал Рода как родного. Объяснил свою доброту и заботу тем, что был другом Якуши Медведчикова и видел, как ведалец-яшник пытался спасти его. «Да не спас же!» - возражал Род. «Якуша погорячился, - вздыхал Бессон, - Схватился за поведённую чашу вперёд тебя. А быстрая вошка первая на гребешок попадает». Однажды Род, не сдержавшись, обвинил Фёдора Дурного в малодушии и неверности. Все же знал его Фёдор ещё с Букалова новца, от смерти спас, когда самому это большой бедой не грозило, а теперь отшатнулся, не водится и не знается. «Не вини Дурного, - внушал Плешок, - Он умный. Отнюдь не чета Якуше. Ведь ты у Невзора в большой опале. Не простит он тебе ни Зуя, ни Валаама. Не убил сразу, поостерегся. Якуша рядом с волхвом занял твоё место. А наша ядрёна матица может и не снести троих. Лучники могут и не унять общего возбуяния. Однако атаман ищет случая превратить тебя в ежа. Тут уж благоразумнее не Федьке, а мне принять неугодного под крыло. С Дурным атаману проще справиться - богатыря Якушу не пожалел! - а со мной труднее. Я единственный оружейный мастер. Меня бродники не сдадут. Так что будь начеку за моей спиной. А Дурной со своим умом пусть сидит за холмом. Он нам в крайней нужде помощник».

Изба Плешка могла до полёта человек вместить, а жили вдвоём у большой печи, остальное место занимало оружие. Не изба, а оружейный лабаз. Тут и луки, простые и сложные. Простые - точенные из вяза и ясеня, с жильной или шёлковой тетивой. Стрелы в локоть длиной с железными или бронзовыми наконечниками. На хвосте разрезанные повдоль перья крупных птиц на рыбьем клею. Из такого лука сразишь за триста шагов, до дюжины стрел выпустишь в минуту. Тут же налучья из лубья, куда прятать лук, колчаны или гулы со стрелами. Сложные луки, крепко склеенные из варёных сухожилий, рогов, дерева твёрдых пород. Сырость им нипочём. Корпус обтянут берестой, кожей, пергаментом, покрыт лаком. Такой лук не переломишь.

Тут же - рогатины с обоюдоострыми рожнами.

боевые и охотничьи. Тут же шипастые булавы для разбивания шлемов, булатные палицы. Тут же - копья с плоскими наконечниками на длинных ратовищах. А какие шлемы! Шишаки с высокими навершиями, не склёпанные, а цельные, булатные. Это пока новина! По такому сбоку ударишь, не вдруг убьёшь, разве ошеломишь. Да ещё кольчужные бармицы на шлемах закрывают уши, шею и плечи. А для чёрной воюющей братии - бумажные шапки из плотно выстеганной на пеньке материи, внутри зашито железо.

А вот меч… Ах, хорош! Обоюдоострый клинок, рубящий и колющий. Для конников - с изогнутым концом.

А щиты! Обтянутые кожей, с железными полосами крест-накрест, окованные у краёв. Посреди металлическая бляха - умбон.

А кольчуги! Плешок пояснил, что в каждой от пятнадцати до двадцати тысяч колец. Тяжёлые! Иная на пуд тянет. Дорогие! Не всяк в состоянии такую надеть. Для простых воинов - тегиляи, кафтаны, выстеганные на льне, с вплетёнными кусочками железа.

Роду не доводилось видеть в таком обилии боевого снаряжения и оружия. Будучи в одиночестве, он окольчуживался, брал меч и рад был взглянуть на себя, да не имелось зерцала. Плешок частенько занимался с ним. Луком юноша и прежде владел изрядно, некому было преподать ему науку ближнего боя, владения мечом, копьём, обучить нападению и защите. Бессон нахваливал - новоук быстро преуспевал.

Исподволь научился он не только стеношному - засечному бою, коим владели лишь ярые воины малой дружины. Надо было знать много увёрток, уметь уходить от ударов. Вскоре юноша мог, не отрывая обеих ног от земли, принимать сто тридцать разных положений тела. А в нападении - одной рукой скидывать с коня всадника, отшвыривая его на несколько шагов. Наставляя в таких приёмах, Плешок твердил: «Сила ума помощница… Силодёром не возьмёшь!»