Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- Не молчи! - просил кутырь с явной надеждой, что верный воевода все сомнения вокруг себя развеет без труда.

Внезд пробормотал не то, совсем не то:

- Жду, покуда бахвал нахвалится.

- Речь не о бахвале, Внездушка, а о твоей измене, - вкрадчиво промолвил князь.

Воевода поднял тяжкий взгляд на юного посольника:

- Иной врёт, только спотычка берет, а этот врёт, что и не перелезешь!

- Перелезай, друже, перелезай, - настойчиво просил Ольгович.

Однако Внезд молчал.

Кутырь вскипал, как на большом огне. Дыханье становилось шумным. Казалось, вместе с выдохами из разверстых уст властитель метал искры, словно огнедышащий вулкан.

- Пошто пошёл служить Давыдовичам? - потряс палату страшный шёпот.

- Бог с тобою, государь! - воскликнул воевода.

- Пошто спознался с Фёдором Кутузом?

- Знать его не знал допрежь… - пятился Внезд к низкой сводчатой двери.

Его смятенье окончательно взбесило князя. И в самом деле! Как так - знать не знал? Кто же Фёдору Кутузу передал слова Коснятки? Вылгать вздумал глупый воевода!

Ольгович уже бросился к двери, отсекая отступленье Внезду, бросился, чтобы позвать людей, и… Род сызнова представил ужасы застенка. В два шага он оказался за спиной предателя, возложил руки на этот неприятный голый череп. Внезд от внезапности рванулся, но головы освободить не смог. Вскинувшись, он ухватил харапугу за запястья.

- Не бойся, воевода, - внушал Род. - Открой всю правду благодетелю. Велю и заклинаю: открой всю истину, ничего не утаи! Ну говори же, воевода, говори! Ну, Внезд, мужайся, не молчи, не обрекай себя на муки…

Виновный рухнул на пол.

- Государь! - завопил он. - Я не предатель! Я лишь Богданке Омельянову… Сидел с ним на пиру в тот вечер. Взял меня чмур!

- Какой… Богданко… Омельянов? - опешил Святослав Ольгович.

- Из младшей твоей дружины воин, - взахлёб говорил Внезд. - Омельяна Веденяповича сын.

Князь, нырнув под свод, приотворил дверь.

- Боярин Пук! - и тихо повелел: - Богданку Омельянова из младшей дружины взять за приставы! - Обернувшись к воеводе, князь примолвил: - Вон! С глаз моих долой! - Оставшись наедине с Родом, он обнял его: - Ну помозибо! Воеводу спас. Дрянного, млявого, а все же спас. - И, приблизив губы к уху, доверчиво поведал: - Воеводами я не богат…

Род, превозмогая главоболие и слабость, про себя отметил, что не в воеводстве дело, а в любви Ольговича к этому обритому мордовороту. Чуть погасла вспышка гнева, и доволен князь, что «Внездушка» остался вне опасности.

реке Рахне, то есть жизнь боярская? Или недоволен, что Коснятко не спасён? Или просто позабыл за сварой вокруг Внезда? Тут же мысли приняли не менее печальный оборот: от пытки воеводу спас, зато обрёк на муки какого-то Богданку Омельянова… А голова болела, ноги не несли, в руках кололи иглы… Надобно скорее отыскать в почти что не знакомых переходах боковушу-умывальню. Вот задец, а рядом… Тут возник какой-то странный шум в хоромах, будто радостный сполох. С чего бы?

Вымыв руки и прочтя молитву, Род вернул почти всю силу, что ушла на воеводу, и довольно бодро зашагал к выходу. А мимо уже взад-вперёд сновали княжьи отроки и пасынки [281] [281] ПАСЫНКИ - боярские отроки. . По широкой лестнице, стеснённый местной челядью, спускался важный человек в шеломе с ярким чупруном. Вокруг него из многих уст летело одно слово громким шёпотом: «Герольд, герольд!»

Род, выйдя из дворца, услышал, как пронырливые бирючи скликают горожан:

- К Курским воротам!.. К Курским воротам!..

Вдруг неуверенно и несогласно ударил перезвон с ближайших колоколен.

Род обратил внимание на двух вельмож, красивых, молодых, изрядно приодетых и очень разных. Один как смоляной бычок - весь в чёрном и сам чёрный, лишь змеец по дорогим одеждам золотой. Другой, потоньше, помоложе, светел аки ангел, из-под острой княжьей шапочки с опушкой - светлые кудри, не борода с усами, а нежный светлый пух вокруг чувствительного рта. Оба только что сошли с крыльца. Род, поздравствовав их, спросил:

- В честь чего колокольный звон?

- Суздальский князь к нам жалует, - осклабился чернявый, - А когда сюда пожаловали мы, - вздохнув, продолжил он, - в колокола не били, не выходили с хлебом-солью.

Тут сам Святослав Ольгович с приближенными вышел на высокое крыльцо. Рядом боярин Пук нёс на огромном блюде каравай с солонкой.

- Где же Гюргий? - спросил Род, глядя в глубину усеянной народом улицы. От Курских ворот двигались всадники. Возглавлял их витязь, вовсе не похожий на суздальского Гюргия, скорее на владимирского Андрея, да не Андрей.

- Гюрка обещал и не явился, - пояснил чернявый. - Сына своего прислал Ивана. Вот и радость словно бы не в радость.

- Да, это Иван, - подтвердил светлокудрый князь ли, княжич. - В Муроме у батюшки я видывал его.

- Иван? - В груди Рода сердцу стало тесно: жених Улиты!

- Шуба-то объярь! [282] [282] ОБЪЯРЬ - плотная шелковая ткань. - завистливо сказал чернявый, - Золота, лученчата, подол соболий!

Сын суздальского властелина, окружённый рындами [283] [283] РЫНДА - телохранитель. , проехал ко дворцу. Народ, шарахнувшись от плетей обережи, прижался к тынам, а затем заполнил улицу.

- Нет, не пойду на пир, - резко заявил чернявый. - Меня не чествовали, как Ивашку будут чествовать. Я оскорблён. А ты пойдёшь, Владимир?

Светлый юноша расширил небесно-голубые очи:

- Святослав Ольгович станет гневаться.

Род знал, что его место во дворце. Такому торжеству не соучаствовать значит обидеть Северского князя. Но сил никаких не было очертя голову кидаться в эту раз наряженную людскую гущу. Сейчас бы - к Олуферю, к долгощельцам поболтать, не мудрствуя, повечерять да соснуть.

- Мы повстречались, да не познакомились. - Род счёл, что просто так уйти от собеседников не влепоту.

- Перед тобой Владимир Святославич, князь Рязанский, внук Ярославов, - назвал приятеля чернявый.

- Какой я князь Рязанский? - смутился светлоокий юноша. - Дядя Ростислав исхитил мою княжщину. Даже из Мурома прогнал. Вот и пришлось податься к Северскому князю, авось чем поможет.

- Изгои мы с тобой, изгои! - обнял Владимира приятель, - Вот ведь и я, - грустно поведал он, оборотясь к Роду, - князь Иван Ростиславич, галицкий изгнанник, живу в Берладе с малою дружиной милостями тамошних владетелей. Князем меня произвели на свет, да жизни мне не дали. За глаза теперь зовут Берладником. Я не сержусь. Оружием орудую изрядно. Отслужу Ольговичу, и кончатся, даст Бог, мои скитания. Мне хоть маленький удел, хоть захудалый городишко…

Расчувствовавшись, он попытался обнять Рода, как Владимира, тот увернулся.

- Ты - князь! Может, я смерд?

- Обличьем ты не смерд, - подмигивая, хохотнул Берладник. - Да и повадками, и речью тоже. Хотя и скромен. Должно быть, сын боярский.