Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

Род резко встал:

- Ты оскорбил меня безвинно, князь Иван. В иной час я бы ответил по достою. Теперь ты пьян, а во чмуру дурён. С такими нет у меня дел. - Повернулся и ушёл.

Ещё не отдалившись от корчмы, услышал за спиною прежде приятный, ставший хриплым голос муромчанина Владимира:

- Род, остановись!..

Не стал и останавливаться, хотя с Владимиром поговорить хотелось, да, видимо, пока не случай.

У Олуферя долгощельцы отвечеряли и отдыхали. Хозяин - на полатях, хозяйка - на печи, а постояльцы - на скамьях рядком. Они впились глазами в парня, что расселся за столом почётным гостем.

Приходу Рода все обрадовались.

- К тебе, Гюрятич, - пояснил Корза Рабой. - Не объявляет, кто таков. Оружие изъято.

- Крутой народец, - кисло засмеялся парень. - А ты есть Родислав Гюрятич? Тогда изыдем вон, поговорим потиху.

Вышли во двор.

- Привет тебе, боярин, от Нечая Вашковца. А я Первуха Шестопёр, его соратник.

Род сразу вспомнил.

- Большая рать идёт к вам из Чернигова. Ух, сеча будет! Оба Давыдовича, следом сын великокняжеский Мстислав с переяславскою дружиной и берендеями. Воистый [291] [291] ВОИСТЫЙ - любящий повоевать. князь! Однако Всеволодич наш уехал с государем Изяславом в Киев. И без того ратников легион тысяч [292] [292] ЛЕГИОН ТЫСЯЧ - бесчисленное множество. .

- Пойдём, Первуша, во дворец, - заторопился Род, - Предстанешь перед нашим государем.

Но у дворца как было не вспомнить грустные слова голубоглазого Владимира: «Был ты в Чернигове и что увидел? Строй, готовность к рати? А у нас - развал, все вразнотык». И впрямь! В колеблющемся свете факелов колеблющиеся фигуры. Бояре шастают в обнимку с пасынками. Охраныши и те навеселе. Пир в честь приезда Гюргиева сына завершился мерзостным развалом. Шапошный разбор то там, то сям готов был обернуться кулачными разборками.

С трудом дозвались Пука. Боярин выглядел трезвей других.

- Куда ты подевался, Род? - обнял он юношу. - Куда запропастился? Государь чуть голову с меня не снял. Он гостю о тебе все уши прожужжал. Вынь да по ложь, хочет тебя видеть Иван Гюргич.

Еле-еле Роду удалось доступно втолковать вельможе о Первухе Шестопёре.

- Где твой посольник? - оперся Пук о плечо Рода.

- Ждёт на крыльце.

Род, не добившись толку, рванулся в княжеский покой. Куда там! Пук всей тушей преградил путь:

- Испытай плеч со стариком!

И смех и грех! Пришлось уйти.

А Пук ещё догнал и на прощание поведал шёпотом:

- Богданко Омельянов лазутничал в пользу Давыдовичей. Под пыткою признался, окаянный. Уже лежит в сырой земле. Крутенек князь с такими пролагатаями.

Ошеломлённый Род, выйдя на крыльцо, взял под руку Первуху:

- Далече ли от города черниговская рать?

- Я обогнал её на одно поприще, - ответил друг Нечая. - Раным-рано послезавтра ждите у городской переспы.

Вернулись к Олуферю, потиху улеглись, оберегая общий сон.

Утром, побывав у князя, Первуха ускакал в Киев через Курские ворота. Крюк большой, да лишь бы не попасться на глаза черниговцам.

Шёл снег…

А от Черниговских ворот ползла на город туча, брюхатая бураном.

В большой палате натопили жарко. Из-за редкой топки пахло дымом, как в курной избе. Пыльная слюда в оконницах лениво пропускала свет. Однако и в поддыменье, почти впотьмах дружинники соборовали рьяно. Тон задавал воистый воевода Внезд. «Чья бы корова мычала!» - внутренне досадовал Род, справедливо считая этого болтуна виновником гибели Коснятки. Сам он скромно сидел в сторонке, по незначительности своей почти не участвуя в соборе.

- Сойдёмся с врагами лицом к лицу, не станем отсиживаться за стенами, - витийствовал воевода.

- Я не так мыслю, - тихо сказал Иван Гюргич Суздальский. Его скуластое лицо, менее половецкое, чем у Андрея, осветилось смущённой улыбкой. - Я среди вас новик, здешнего положенья не ведаю, но скажу: ежели засада [293] [293] ЗАСАДА - гарнизон крепости (а также скрытое войско). крепка и припасов довольно, не разумнее ли отсидеться, покуда не подоспеет мой отец? И град сохраним, и воинство. А выйдем за стены на авось - все потеряем враз. На нас время трудится, на них - сила.

- А я бы поставил военное счастье на кон! - пылко вскочил ещё не старый боярин Андрей Лазоревич.

- И я! И я! - ухарски взмахнул кулаком боярин Дмитрий Жирославич.

Оба похожи, как близнецы: русые бороды лопатой, русые волосы в два крыла. Оба, что называется, в теле да ещё преисполнены боевого духа.

- Мы тут не костари, не в зернь играем, - вежливо улыбнулся Иван Гюргич.

- Не взыщи за мою погрубину, княже, - вновь выставился Внезд. - Сдаётся мне, преизлиха ты робок не по летам.

Иван вспыхнул, но смолчал.

За него отозвался другой Иван, изгой галицкий, Берладник.

- Дело не в робости, а в уме, - коротко бросил он.

Род даже удивился: вчера был завистником суздальцу, сегодня пособник.

Обмякший в главном кресле кутырь, как бы очнувшись от тяжких дум, поднял голову.

- Не защитит Господь града, не защитит ни стража, ни ограда, - звучно вымолвил Ольгович. И приговорил: - Не свариться [294] [294] СВАРИТЬСЯ - ссориться (от СВАРА - ссора). нам надобно в сей грозный час, а соглашаться. Ты, гость моего сердца, Иван Гюргич, защищай со своей дружиной Курские ворота. А вы, бояре, Дмитрий Жирославич, Андрей Лазоревич, коли рвётесь в бой, идите из Черниговских ворот и покажите ад Давыдовичам.

Оба боярина от оказанной чести нетерпеливо заёрзали на скамьях.

- И тебя, Родислав Гюрятич, с долгощельцами твоими придаю в пособ сим храбрым боярам.

Роду бы молча склонить голову, но он вынудил себя встать.

- Не меня ты предаёшь, государь, - играя словами, заметил юноша, - Ты этим приказом предаёшь часть воинства своего. А оно и без того бедно. Ты не внемлешь разумным речам Ивана Ростиславича и Ивана Гюргича, тебе ближе показная прыть Внезда, шаткого на язык. Что же касается двух почтенных бояр, - Род тяжело вздохнул, - смерть-косариха так и глядит на меня из их воистых очей. Она уж там поселилась. И не мне с моими долгощельскими паличниками, вооружёнными скудным ослопьем [295] [295] ОСЛОПЬЕ - колья, дубины, палки. , спасти их от этой смерти. - Род опустился на скамью и сотворил в думной палате жуткую тишину.

- Дерзок ты, дерзок, - глухо выдавил из себя Святослав Ольгович. - Кабы не заслуги твои в Чернигове да и прежде, не простил бы я такой дерзости. А приказ мой все же исполни. И бояр моих не стращай смертью-косарихой, провидец! А ты, Внезд, - повысил князь голос, глянув на воеводу, - поройся в своих закромах, окольчужь да вооружи долгощельских воинов влепоту. - И Ольгович поднялся: - Ступайте с Богом!

В сенях крепкая рука легла на плечо Рода. Перед ним был Иван Берладник.

- Не взыщи, боярин, за вчерашнее. Каюсь и казнюсь.