Фиона Макинтош - Золотые поля

Джек заметил, что у девушки в руках небольшая посудина, завернутая в льняной платок. Уголки его, связанные вместе, образовывали импровизированную ручку.

— Пахнет вкусно.

— Дхал и рис, сэр, — объяснил Чинатамби, сопровождая свои слова еще одним жестом, который нравился Джеку.

Он поднял руку, словно вкручивая ее в воздух. Джек часто наблюдал, как люди делали так, и знал, что значение жеста меняется в зависимости от обстоятельств.

— Шесть анна, мистер Брайант, сэр.

В ожидании денег Чинатамби отдавал распоряжения детям. Джек не спеша отсчитывал монеты.

— Может быть, хотите что-то еще, мистер Брайант, сэр?

Тот лихорадочно выискивал повод задержаться.

— Пожалуй, да. Я как раз вспомнил, что мне нужна индийская тушь.

— У меня только черная.

— Я не знал, что бывает других цветов.

— Конечно. Есть синяя, я слышал о красной и зеленой. Но у меня никогда не было никакой, только черная.

— Отлично. — Джек представил себе, как выглядело бы письмо, написанное зеленой тушью.

Бросил взгляд на дочку. Та терпеливо ждала за прилавком. Она была неподвижна как статуя и потупила свои удивительные глаза.

— Ваши дети говорят по-английски?

— Только она, — произнес Чинатамби извиняющимся тоном. Но ей нужна практика. У остальных нет времени для школы и занятий языком. Вот. — Он вернулся. — Пять анна.

— На тот случай, если она не понимает, не мог бы ты сказать дочери, что она прекрасна как солнце?

Чинатамби заулыбался. Повернувшись к девочке, он быстро заговорил на тамильском. На мгновение ее взгляд вспыхнул, но она тут же опять потупилась и выше подняла край сари.

Выйдя из лавки на яркое утреннее солнце, Джек ощутил первые намеки на то, что лишь начиналось. К середине утра жар станет невыносимым. А ведь это октябрь, худшее позади. Он нахлобучил шлем. Джек терпеть его не мог, но с солнцем трудно спорить. Брайант ненавидел жару. Другие акклиматизировались быстро, прямо у него на глазах, но он никак не мог привыкнуть, чувствовал, что постоянная жара сильно сказывается на его настроении.

Его мысли вернулись к дамскому пикнику. Пойти? Нет. Но на танцах обязательно придется появиться, выполнить обещание. Он должен, хотя бы ради Неда.

Бросив взгляд на бутылочку с тушью, которую сжимал в руке, он решил, что это знак. Сегодня он напишет родителям. Джек уже не помнил, когда в последний раз писал им. От них тоже уже с год, а то и дольше не приходило вестей. В последнем письме говорилось, что отец и мать здоровы, бизнес в порядке. Мама сделала короткую стрижку, а дом перекрашивают.

Джек пообещал себе сегодня же положить начало регулярной переписке и постепенно построить мост, который однажды приведет его обратно в Корнуэлл.

Нед нетерпеливо ждал на запруженной народом платформе станции Баурингпет. Он задавался вопросом, заметят ли его в гуще такого множества людей, ждущих поезда на Мадрас. Ему казалось, что шум заглушает даже его мысли, так громко говорили пассажиры и кричали носильщики, которые со своими тележками, нагруженными вещами, лавировали в толпе. Как обычно, цвета женских сари поражали, но Неда никогда не утомляла их красота.

Этот день был особым, поскольку в городе проходил праздник Карага, весьма важный для этого региона. Индианки были разряжены до кончиков ногтей, даже самые бедные выглядели великолепно в своих прославленных шелках. Нед посмотрел в сторону женщин из семьи Уокер и снова поразился разнице между британками и индианками, которые в своих колышущихся нарядах были изящными и женственными. Зато накрахмаленные одежды — кремовые, белые и цвета хаки — стилизованные под британский тропический костюм, придавали дамам из семьи Уокер жесткость и натянутость. Зачем они копируют англичан? Нед отдал бы руку за такую экзотическую внешность.

Было решено, что вся семья соберется на этой платформе, где большинство путешественников совершает пересадку с одного поезда на другой. Руперт Уокер взял у друга на время машину и планировал после встречи отвезти родителей обратно в Золотые Поля. Всем остальным предоставлялось добираться до дома самостоятельно. Пока что Нед не имел на этот счет никаких конкретных планов, но следующий день у него был выходной, так что он не беспокоился. Если его что и волновало, то это пятнышко в самом низу его новых модных брюк с отворотами. Со слов Джека, в Британии сейчас от таких с ума сходят. Нед Синклер выругался себе под нос. Он хотел, чтобы Айрис заметила только его положительные качества, а не несовершенства.

Нед снова бросил взгляд на цветы — букетик, составленный из азалий, камелий и розовых бутонов.

— Гм, — протянула цветочница, увидев собранный им букет. — В этих цветах таится глубокий смысл.

— В самом деле? Надеюсь, только хороший?

— Если вы влюблены, то безусловно.

— Я понятия не имел. — Нед сконфузился, почувствовал, что краснеет. — Я никогда с ней не встречался, — добавил он, надеясь таким образом предотвратить лишние вопросы.

Теперь, узнав значение составленного им букета, Синклер был доволен своим выбором и скрытым смыслом, который несли в себе лепестки и ароматы. Но тронет ли все это сердце Айрис? В конце концов, они ведь всего лишь друзья по переписке.

К нему приблизился Руперт и заметил:

— Красивые цветы, Нед.

— Спасибо. Они вянут, — тихонько вздохнул тот.

— Я тоже. — Из кармана жилета Руперт извлек часы на цепочке, и как раз в этот момент в отдалении раздался свисток паровоза.

— Ага, теперь уже вот-вот. Точно по расписанию, слава богу. Честно говоря, мне никак нельзя задерживаться. У меня назначена встреча.

Руперт был старше Айрис, но, как узнал Нед, она любила его больше других братьев. Синклера радовало, что он так хорошо ладит с Рупертом. Тот был старшим клерком и недавно перевелся в отдел химического анализа фирмы «Джон Тейлор и сыновья». Нед не раз задумывался, как случилось, что Айрис и Руперт так близки друг другу. Ведь они такие разные. Она общительная и экспансивная, он спокойный и сдержанный. Руперту был не чужд своеобразный сухой юмор, что импонировало Неду. Но больше всего этот человек нравился ему за то, что был невысокого роста. В ботинках не больше пяти футов семи дюймов.

— Ты очень давно видел Айрис. Узнаешь ее? — спросил Нед, просто чтобы убить оставшиеся несколько секунд.

Чтобы ответить, Руперту пришлось перекрикивать подкатывающий поезд:

— Айрис не меняется. Она всегда была малышкой, принцессой… самой избалованной из всех. Наверное, сейчас, в лондонском наряде и со столичными замашками, она стала еще пленительнее. Так что нет, сразу я ее, наверное, не узнаю, но когда услышу голос и этот чудесный смех, то перестану сомневаться и только тогда почувствую, как скучал по своей младшей сестричке.