Нестор Кукольник - Иоанн III, собиратель земли Русской

— На войну! Да что ты это? С чего ты это взял? Оставить терема, матушку, моих друзей. Я умру с тоски…

Ласкир с нежностью смотрел на Васю; добродушная, невинная привязанность Василия обличала состояние сердечных дел его, но Вася сам не знал и не понимал, что таится в свежем сердце. Одно слово могло разрушить этот рай и тихо теплившиеся чувства обратить в страсть. Это разрушительное слово было уже на устах Ласкира, но ему как-то жаль стало Васю; не по расчету благоразумия, но из безотчетного сожаления, по какому-то инстинкту Ласкир смолчал и глядел на юношу с горькою улыбкой… Ласкир даже забыл про Зою. Задумавшись, оба шли к воротам, где Алмаз ворчал за поздние диспуты… Но едва они вышли на улицу, из других ворот, которые вели на двор Меотаки, выбежало несколько мужчин и женщин…

— Помогите, — больше других кричала известная нам соседка, жена Хаима Мовши. — Умерла…

— Кто? — воскликнул Ласкир, и хотя получил ответ, но ничего уже не слушал; схватив за руку князя, он бросился в дом Меотаки…

Смеркалось. В вечернем сумраке они увидели Зою; она лежала на софе бледная и холодная, как мрамор; Ласкир схватил ее за руку и с ужасом опустил руку…

— Вася! Если ты меня любишь, посиди при ней, а я притащу мистра Леона! Я ничего не пожалею…

Ласкир убежал; князь Василий не знал, что ему делать с больною, он приподнял ее голову; умирающий день осветил лицо ослепительной красоты; юноша задрожал и в испуге едва не уронил чудной головки, но легкий вздох, вырвавшийся из полуоткрытой груди, ободрил его и порадовал. Он вскрикнул от удовольствия, когда томные, черные глаза раскрылись и блеснули. Полагая, что причиною воскресения Зои было то, что он приподнял ее голову, Вася обхватил Зою обеими руками и, усадив ее на софу, хотел отступить. Как бы не так? Голова его была в руках Зои. Она повернула ее к свету, и руки ее задрожали, от них и от дыхания Зои стало жарко юноше…

Прошло мгновение, и Зоя осыпала юношу поцелуями, каких, конечно, не доставалось Васе испытать на своем веку; он обеспамятовал, голова его кружилась, он горел — и бессознательно, сам не зная, что делает, прижимал Зою, целовал ее как безумный… Крики и шум шагов заставили обоих опомниться.

— Я не пущу их, — вскрикнула Зоя и побежала к двери, но было поздно… В комнату с светильником вошли неотвязная соседка и какой-то мужчина…

— Сюда, сюда, мистр Иоганн, — сказала жидовка и едва не уронила светильник, увидев «покойницу» на ногах, с красными щеками.

— Так ты… — Жидовка не кончила, заметив князя. — Вот что! Ну, мистр Иоганн, извини; было так, как я тебе говорила, — стало иначе, сама выздоровела.

— Душевно рад, но после обморока я замечаю у этой госпожи горячку… Советую успокоиться… Верно, поразила ее какая-нибудь сильная нечаянность, испуг…

— Да, ее испугал Андрей! Объявил своей невестой…

— Что такое? — прошептал князь, и мысли его стали приходить в порядок…

Врач поздравил Зою, дал несколько полезных советов, взял приношение и ушел с жидовкой…

— Так это не сон?! — сказала Зоя печально, упав на софу, и рыдания заглушили ее голос…

Несмотря на то что Василий имел довольно времени прийти в себя и припомнить многое из прежних рассказов Ласкира, но рыдания женщины были для него совершенною новостью. Он опять забыл все и бросился к Зое…

— Что с тобой, Зоя?..

— И ты спрашиваешь? Да, я не скрываюсь, я люблю тебя; знаю, что это безумно, потому что я старше тебя. Но у меня есть к тебе просьба; если не захочешь исполнить ее, то лучше убей. Я должна спешить: могут помешать. Слушай, я выхожу замуж…

— Слышал!..

— Не но любви.

— Этого я не знаю, но верю…

— Замужество это и почетно, и хорошо…

— Тебе знать…

— Жена Палеолога может принимать таких больших гостей, как ты, князь…

— Если матушка позволит…

— Не зову на свадьбу, потому что это может быть неприятно для теремов…

— Ну!

— Не забудь своей должницы… Ты придешь?..

— Если позволят, — проговорил князь.

— Разве ты дитя?

— Но я приду посмотреть на тебя, непременно, а пока прощай…

— Не пущу… Дай слово.

— Ну, приду!

И Вася вышел. Ему было как-то и весело, и легко. Выбежав на улицу, он вскочил на коня и, вместо того чтобы повернуть в Москву, повернул на Жидовскую улицу.

— Князь Василий Данилыч! Куда ты это? — кричал Алмаз, с трудом догоняя Васю.

— К мистру Леону.

Двор мистра Леона, не в пример другим дворам Греческой слободы, был обнесен высокой каменной оградой и снабжен огромными железными воротами; за оградой дома не было видно; по всей улице раздавались удары камня в железные ворота и разносился звонкий голос Ласкира. Напрасно, на дворе будто все вымерли; измученный Ласкир заметил, что калитка не плотно примыкает к воротам, и усиленными ударами надеялся победить ее. В это самое время прискакал Вася…

— Что ты делаешь, Митя?

— А! Это ты? Слезай проворней, помоги мне скорее разбить калитку… Я знаю обычаи этого лентяя: ночью ни за что не поднимешь! Что же ты, Вася?

— Сижу себе на лошади и тебе советую сделать то же. Все кончено.

— Умерла?

— Воскресла!

— Палеолог объявил ее при свидетелях невестой, и эта нечаянность была причиною, что она обеспамятовала…

— Сказки, князь!..

— Вся слобода знает и слышала! Мистр Иоганн при мне поздравлял Зою… Может быть, ты и теперь скажешь, что в теремах свадьбу сплели…

— Этому не бывать! Софья Фоминишна не позволит, будет бить челом государю…

— Эх, молодость зеленая! — с трудом удерживая коня, сказал Алмаз. — Бога ты не боишься, князь! Погубил ты тело мое грешное; Стромилову под плети отдал плоть мою старую; в терема и не показывайся, прямо ступай на конюшни государевы да перед Наумом-конюхом и ложись!.. Что у вас, глаз, что ли, нет? Ведь от солнышка уже и бахромки не видно, птицы спят, а вы тут ночью по чужим дворам шатаетесь… Как хочешь, князь, едем, а не то насильно повезу…

— Молчи, Алмаз! Чужие едут…

— То-то и беда, увидят, расскажут — поведут меня к Науму…

— Ну, ну! Едем, только молчи…

Ласкир поспешно вскочил на коня, и все трое тихо поехали по Московской дороге. Хотя и было уже довольно темно, но юноши могли рассмотреть всадников, ехавших к ним навстречу: их было двое. По всему было видно, что ехавший впереди был господин, а другой слуга. Еще можно было заметить, что оба были нерусские; первый был одет щегольски, перья развевались на его красивой шляпе; лошадь не шла под ним, а играла и, как животное разумное, сама остановилась у ворот мистра Леона. Всадник что-то сказал, ему отвечали из-за ограды, и он посмотрел на юношей, которые также наблюдали за этими ночными гостями…

— Я слышал, — тихо сказал Ласкир, — и не верил, но теперь начинаю подозревать, что у мистра Леона точно по ночам бывают недобрые сходбища…