Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

— Не перехвали Сталина, Вячеслав Михайлович! — выпалил Хрущев. — Империя твоя кому нужна — бабке, у которой руки от непосильного труда в мозолях искривились или деду, что на заводе без продыха гайки крутит? Упадет скоро дед у станка и сдохнет! А может, крестьянам, которые, как тараканы, по городам разбегаются? Им сказки о великом будущем не нужны, им от непосильного труда отдышаться хочется. Ты и детей в кабалу запрячешь! — горячился Никита Сергеевич. — Ради будущего, говоришь, делаем? Да вот оно, будущее, сейчас! Не через год, не через двадцать лет, не через сто, а сегодня, смотри, любуйся! Или ты предлагаешь тысячу лет ждать, когда весна повсеместно наступит? Тебя послушать, когда жить останется? Товарищ Молотов вместо счастливой жизни помечтать предлагает, и, засучив рукава, без выходных работать до изнеможения, утешаясь мыслью, как хорошо через сто лет будет! Через сто лет, может, ничего не будет! — выпалил Хрущев: — Что до меня, я с Георгием Максимилиановичем согласен. Людям надо дать пожить, синему небу порадоваться, а для многих сегодня обертка от конфеты — счастье, потому что настоящую конфету никогда человек не видел. Веру в будущее мы людям дали, но вера еще не все! — уставясь на Молотова, продолжал он. — А теперь об атомной бомбе скажу. Атомные бомбы — шаги промежуточные, пока с американцами не подружимся. Но испытывать и делать их, Георгий Максимилианович, придется, и взрывы отрабатывать придется, чтобы, если, не дай Бог, до мира не доживем, нас бомбами не забросали. Не обижайся на нас, Георгий Максимилианович, но общевойсковые учения в условиях взрыва, о котором товарищ Жуков говорит, провести обязаны, а потом, как ты правильно считаешь, львиную долю средств из оборонки в народное хозяйство пустить. Будем страну товарами насыщать и с американцами договариваться.

— Вы тут лирики недоделанные! — глухо отозвался Молотов. — Я настаиваю: страна должна быть сильная — скала, крепость! Мы не в бирюльки играем, а хотим построить социализм на земле, а социализм силой завоевывается, за красивые слова буржуй вам рубля не даст, не то что богатства свои отпустит! — покраснел от возмущения Вячеслав Михайлович.

— Давайте сначала лапти на ботиночки сменим, а потом будем на мировое господство замахиваться! — парировал Хрущев.

— Мне кажется, что на Президиуме следует заслушать министра финансов и председателя Госплана. Я ответственно заявляю, экономика наша в бедственном положении, денег лишних нет! — заявил председатель правительства. — Предлагаю действовать взвешенно. На покупку зерна средства из золотого запаса брали, неделю спорили — давать, не давать?! А сегодня без ограничений на бомбу требуете!

— Мы требуем самого пристального внимания к армии! — недовольно высказался Жуков. — Армия — наш боевой щит!

— Даже в армию, Георгий Константинович, мы должны давать деньги разумно, не разбрасываться!

— Мы в армии не баклуши бьем!

— Не про то речь!

— Золотой запас государства за время войны значительно вырос, — заявил Молотов. — И в послевоенное время, работы по добыче драгметаллов наращивались, а, значит, говорить о кризисе в экономике преждевременно.

— Сталин даже во время войны золото копил, ни один грамм из хранилища не вынес! — стоял на своем Маленков.

— Никто не собирается взять и все спустить! — заерзал на стуле Молотов.

— Сколько у нас золота? — Каганович посмотрел на Микояна.

— Я вам без Микояна отвечу! — горячился Георгий Максимилианович. — Золота — 1414 тонн, серебра — 2133 тонны, платины 7,6, драгоценных камней 558 тысяч карат. Во время войны золотой запас увеличился на 742 тонны, серебро на 1138 тонн.

— Придется брать! — высказался Хрущев. — К чему голодному копилка?

— С такими аппетитами богатство быстро профукаем! — невесело заметил председатель Совета министров.

— А что его солить, золото? — вмешался Каганович.

Решение о производстве атомного оружия поддержали большинством голосов.

— Прав он, Нина, — прошептал среди ночи Хрущев.

— Кто?

— Маленков. Прав, что с американцами мириться надо. Не удержим мы мир атомными бомбами, ни мы, ни они. Договариваться, это замечательная мысль!

— Ты поспи лучше!

— Посплю, — пообещал муж и замолчал, но заснуть не получалось. Нина Петровна тоже не спала.

Никита Сергеевич с полчаса промаялся, потом спросил.

— Как Рада?

— Дело к свадьбе идет, — отозвалась супруга.

— К свадьбе! — совершенно проснулся Никита Сергеевич.

Поземка змеилась по дороге белая, сыпучая. Не хочет сдаваться зима, огрызается. Последние холода с яростной силой навалились на землю. Если ходить по улице, то обязательно с поднятым воротником, а то простудишься, а если ушанка-шапка на голове, не дури, опусти уши, а потом по улице бегай, и варежки меховые не забудь, а про ноги и говорить не приходится, ноги исключительно в тепле держать положено. Тепло для ног от лютого мороза спасение, чуть застудишь — караул! — кашель замучает, насморк.

С ногами ни в коем случае шутить не следует. Минус двадцать восемь к ночи и с утра мороз крепкий держится, к обеду, правда, отступает, а к вечеру снова душит предсмертным, цепким прикосновением. Но в «ЗИСе» печка надежная, нет-нет и окошко пассажир от жары салонной приоткроет, чтоб свежего воздуха глотнуть, потому, как в правительственной машине все до мелочей конструкторами предусмотрено: на случай холода — тепло пассажира согревает, в жару — прохлада из-под сиденья течет, и даже на случай вражеской атаки машина подготовлена. Стекла в «ЗИСе» толстенные, пуленепробиваемые, бронированными листами двери и бока усилены; днище, крыша и багажник тоже бронею неприступной прикрыты, а едет автомобиль как ни в чем не бывало, плавно, скоро.

— Идем встречать, с минуты на минуту дети подъедут! — проговорила Нина Петровна, шофер Никиты Сергеевича сорок минут назад уехал за Радой и ее женихом.

— Не потеряются! В такую погоду хороший хозяин собаку на двор не выпустит, — буркнул Никита Сергеевич.

— Я тебе про детей говорю! — повысила голос супруга.

— Ну что, Нина? Ну, что?! Не пешком идут!

— Я одна пойду!

— Да иду, иду! — проворчал Никита Сергеевич и, погрузив ноги в валенки, стал надевать пальто.

На дворе супруги очутились в колючих объятиях пурги.

— Ну, сыпет! — поежился отец, и углядел вдалеке отблески фар. — Похоже, они!

Через минуту черный лимузин остановился перед парадным. Навстречу родителям выскочила счастливая Рада, за ней появился жених, высокий, худощавый парень, лицо серьезное.

— Пошли в дом, а то простудитесь! — протянув руку, велел Никита Сергеевич.

В столовой собрали стол под чай.

— Давайте знакомиться, я — Никита Сергеевич, папа. Это — Нина Петровна — мама.