Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

Глядя в непроглядную темень вагонного окна, Никита Сергеевич радовался — в конечном счете, метро его заслуга. За строительство метрополитена Сталин наградил Хрущева орденом Ленина.

— И здесь комсомольцы показались! Молодежь — палочка-выручалочка! А где Шелепин, комсомольский вожак?

— Вон он, — показал вглубь вагона Бещев.

Шелепин услышал, что его зовет Хрущев и, как очумелый, побежал по вагону.

— Это не стадион, куды мчишь? — фыркнул Первый Секретарь.

— Звали, Никита Сергеевич?

— Говорю, без комсомола в подземке не обошлось.

— Пять тысяч комсомольцев метро строили. Сорок четыре орденоносца, — доложил Шелепин.

— Ты как энциклопедия!

— Мозги молодые, помнит, — заметил Булганин.

— А почему с нами Маленков не пошел? — разворачиваясь к Микояну, спросил Хрущев.

Анастас Иванович пожал плечами.

Поезд мчался, гудел, стучал колесами по темному тоннелю, в окнах нельзя было ничего разобрать — сплошь глухая чернота, и вдруг — вынырнул на свет.

— Станция «Киевская!» — объявил вагоновожатый.

Глазам представилась не железнодорожная платформа, а точно, как определил Никита Сергеевич, дворец: все в граните, яшме, мраморе, в золотой мозаике, даже лавочки для отдыха граждан из белоснежного мрамора — любо-дорого смотреть! Подземелье, а дышится легко, совершенно нет ощущения затхлости, сырости. Высоченные сводчатые потолки, свободные пространства, все с размахом, с величием.

— Так государство для народа старается! Народ должен ощущать себя полноценным хозяином! — шествуя по вестибюлю, вещал Никита Сергеевич.

В сопровождении министра путей сообщения гости прошли из одного конца станции в другой, совершили переход на радиальную линию, походили там, по длинному эскалатору поднялись наверх и вышли на улицу. Площадь перед станцией была оцеплена милицией. Ни одного человека сюда не пропускали.

— Куда теперь?

— Приглашаю в Министерство путей сообщения, — предложил Бещев.

— Пошли, посмотрим, как железнодорожники живут, — кивнул Хрущев.

Осмотром Министерства путей сообщения остались довольны. Под конец члены правительственной группы расселись в зале коллегии, где висела огромная карта с основными железнодорожными магистралями и городами, где уже действует метро. Бещев как раз стал об этом говорить.

— В настоящее время в Москве работает сорок станций, — докладывал министр. — В ближайшие пять лет будет построено еще восемнадцать, полным ходом идет строительство метрополитена в Ленинграде.

— Помню, с чего метро начиналось! Январь стоял, погода — дрянь, снег с дождем, слякоть! — заговорил Хрущев. — Далеко за полночь вызывают в Кремль к Сталину. Прихожу, а там уже Анастас Иванович сидит, я к нему подсел. В дверь один за другим незнакомые люди подходят. Оказались ученые, специалисты по туннелям, по шахтам, по гидравлике, их тоже среди ночи подняли и на совещание привезли. Скоро набился кабинет битком. Каганович разговор ведет, обсуждается тема подземного транспорта в столице. Специалисты поначалу перепуганные были, думали, что за ними из органов приехали, некоторые даже с узелками пришли, но когда разобрались, зачем и куда их позвали — ожили, глаза засветились, в дискуссию включились, наперебой высказываются: как строить, на какой глубине рыть, что за механизация понадобятся. Единодушно поддержали идею. А товарищ Сталин в разговоре не участвует, ходит, молча, за спинами собравшихся — туда-сюда, туда-сюда, и слушает. Часа три сидим, тему обсасываем, чай принесли, бутерброды, кто-то уже схемы чертит, кто-то приводит итоговые выкладки. Вдруг Сталин, который за спинами прохаживался, трубкой курительной о пепельницу постучал, тихо постучал, выбивая старый табак. Вмиг тишина настала. Он кашлянул — ни звука в комнате! Лица обращены к нему.

«Значит, одобряете это дело?» — спрашивает.

«Одобряем!» — отвечают.

«И я почему-то не сомневался».

Трубочку набил, спичку поднес, раскурил и, разогнав ладонью дым, продолжает:

«Считаю, что пустим метро к седьмому ноября!»

Присутствующие прямо возликовали — понял товарищ Сталин преимущества подземного транспорта! Поздравляют друг друга, и тут, один старичок, профессор, сухонький, точно божий одуванчик, спрашивает:

«Товарищ Сталин, вы не уточнили: к седьмому ноября какого года метро пустим?»

«Как какого? — удивился Сталин. — Этого года, какого еще!»

С марта 1953 года огромный сталинский кабинет занимал Георгий Максимилианович Маленков. Он не захотел ничего менять, оставил все, как при Хозяине. Разве что выбеленный потолок, освеженные блестящей полиролью дубовые панели, прикрывающие стены до половины, новые пунцово-малиновые ковры и перетянутая голубым шелком мягкая мебель сделали этот кабинет не таким мрачным, а даже как будто радостным. Огромная карта Советского Союза на одной из стен так же была только из типографии. Письменный стол, люстра, вся обстановка кабинета остались на своих местах.

— Уф! — отдувался Никита Сергеевич, притворяя за собой тяжелую маленковскую дверь. — Прямо вбежал к тебе!

— Здравствуй, дорогой Никита Сергеевич! — приподнявшись с места, приветствовал его председатель Совета министров.

— Здравствуй, Георгий Максимилианович! — в унисон ответил Хрущев.

Председатель Правительства вышел навстречу, и они обнялись.

— Скажи, Егор, почему в аванзале до сих пор висит безобразная картина с изображением царя?

— Так она здесь всегда висела, и Сталин ее не снимал, — пожал плечами Георгий Максимилианович.

И действительно, как поднимаешься по лестнице, при входе в Георгиевский зал висело огромное полотно художника Репина «Прием императором Александром III волостных старшин».

— Стыдно такую мазню на виду держать! Причем тут царь, зачем он коммунистам нужен?! — негодовал Никита Сергеевич. — Видать, потому Иосиф не снимал, что сам хотел царем заделаться! Долой ее!

— И то верно. Однажды он так и сказал: Россия страна царей. Русским людям нравится, когда во главе государства стоит один человек.

— Тоже царь выискался! А картину сними.

— Заменим, Никита, не нервничай.

— Ты это дело не оставляй, сколько людей в Кремле бывает и все на нее глазеют.

— Здесь мало кто ходит.

— Сними, брат, сними!

— Да сниму, сниму.

— В Третьяковке на ее место что-либо стоящее подбери, революционное, — советовал Никита Сергеевич.

— А давай художнику Серову закажем? — предложил Маленков.

— Чего закажем?

— К примеру полотно под названием: «Провозглашение Советской власти?»

— Лениным! — уточнил Хрущев.

— Лениным?

— Да. Провозглашение Советской власти Лениным! Здесь прямой смысл будет, а то цари у марксистов висят, стыдоба!