Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

На улице стало совсем темно, только где-то далеко-далеко, у самого горизонта, тонюсенькой полоской обозначался багровый след заката.

— Село солнышко, — огорчилась Нина Петровна.

— Се-ло! — протянул Никита Сергеевич. — Давай, милая, выбираться.

Очень осторожно, стараясь как можно меньше раскачивать суденышко, он переступил на мосток и протянул жене руку.

Нина Петровна легко, как девочка, спрыгнула на берег.

— Вот какие мы с тобой отважные!

— Нечего сказать, отважные! — рассмеялась Нина Петровна, — лягушек и комаров распугали. Пошли домой!

— Пошли.

Дорожку освещали редкие фонари. В их робком блеске идти было таинственно. Разросшиеся кусты иногда почти полностью закрывали расплывчатый свет, но его блеклые пятна так или иначе пробиралось под ноги указывая направление.

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку», — опять закуковала кукушка…

— Илюша как? — спросил Никита Сергеевич.

— Постоянно со щенятами возится, любит зверей.

— Вот умница! — умилился отец. — Знаешь что, давай сводим детей в Уголок Дурова? Пусть зверям порадуются.

— А ты с нами пойдешь? — взглянула на мужа Нина Петровна.

— Обязательно!

Никита обнял свою Нину, и они в обнимку поднялись на крыльцо.

Леонид Ильич Брежнев поднялся к себе в квартиру. В помещении было душно, все окна наглухо закупорены.

— Надо свежего воздуха глотнуть! — раскрывая окно за окном, приговаривал Леонид Ильич. Он так и жил один, ни жена, ни сын, ни дочь в Москву не приехали. Правда, сын к десятому обещал быть, а Виктория сидела в Днепропетровске, дожидаясь Галю, дочь завалила экзамен по физике и сейчас готовилась его пересдавать. В ближайшее время и супруга обещала явиться.

— Еще неизвестно, надолго ли я в Москве, — невесело вздохнул Брежнев.

Сегодня в Министерстве Вооруженных Сил собирали начальников, Жуков поставил вопрос о кардинальном перевооружении армии, именно об этом должен был пойти разговор, но Брежнева на совещание не позвали.

«Мне не идти?» — обреченно спросил он помощника начальника Главного политического управления.

«В списке вас нет!» — холодно ответил тот бывшему Секретарю Центрального Комитета.

«А если я без списка приду?»

«Не стоит!» — безапелляционно проговорил полковник.

«Пропадите вы здесь пропадом!» — выругался генерал и, не дожидаясь шести часов, уехал домой.

Не доехав квартал до дома, велел остановить «ЗИМ» возле магазина. Как-то по-стариковски, охая, медленно двигаясь, хотя был далеко не стар, выбрался из машины и направился в гастроном. К прилавку стояла очередь. Леонид Ильич встал в конце. Очередь была небольшая, перед ним оказалось всего четыре человека. Дедушка, стоящий впереди, приглашая военного рукой, хотел пропустить генерала вперед, посторонился, освобождая место:

«Проходи, товарищ, генерал!»

«Спасибо, отец, я не тороплюсь!» — ответил военный и доброжелательно похлопал старичка по плечу.

Старикашка был польщен. Наконец Леонид Ильич оказался у прилавка. Он попросил банку бычков в томате, банку крабов, крабами была заставлена вся огромная магазинная витрина и батон хлеба.

«Сумки нет, может, завернете во что?» — попросил продавщицу военный.

Продавщица оторвала от грязного цвета рулона солидный кусок бумаги, и ловко завернула покупки:

«Пожалуйста!»

На улице, махнув водителю, чтобы тот уезжал, Брежнев направился к дому.

— Напиться, что ли? Куда бежать, к кому проситься? Сяду на лавку и напьюсь!

Зазвонила вертушка.

— Никита? — прозвучал в трубке знакомый голос.

— Да, Николай Александрович, внимательно тебя слушаю!

— Еще один американский самолет завалили! — радостно сообщил Булганин.

— Так им, сукам! — обрадовался Хрущев.

— Может, Вершинина отметим? — предложил министр Вооруженных Сил.

— Обязательно.

— А как?

— Звание Главного маршала авиации дадим! — не задумываясь, предложил Никита Сергеевич.

— Можно!

— А тебе, Николай Александрович, орден Ленина полагается.

— Орден Ленина! — с придыханием протянул министр. — Первый будет!

— Тебе бы, Коля, с речью выступить, в газетах помелькать, — наставлял Хрущев. — Ты на премьера идешь, забыл? Нахваливай на всех углах Вершинина, чтобы и самому в центре внимания оказаться!

— Я думал, ты про мое премьерство позабыл.

— По-твоему, я трепло?

— Не сердись! Думал, ты сам в премьеры метишь.

В трубке воцарилось молчание. Потом голос Хрущева ответил:

— Мы как договаривались? Я — Первый Секретарь, ты — председатель правительства, забыл?

— Такое разве забудешь!

— А что языком мелешь?!

— Волнуюсь, — признался Булганин.

— Ты не вол-нуй-ся! — по слогам выговорил Хрущев. — Как думаешь, Маленков на Пленуме меня не опрокинет?

— Твою кандидатуру Президиум одобрил, — отозвался Николай Александрович. — Я сейчас Егору звоночек выдам.

— Не звоночек, а лучше съезди. В этом деле подстраховаться надо! — наставлял друга Никита Сергеевич.

— Для Маленкова ты лучший вариант. Он тебя не так, как старперов, бздит.

— Все равно, поезжай, потереби его! — не успокаивался Хрущев. — Мы с тобой, Коля, как братья, друг друга выручать должны, иначе пропадем!

Учебный год Сергей провел блестяще, даже летом он не переставал заниматься, приезжая в институт как на работу. Он сделался завсегдатаем институтской библиотеки, для него даже зарезервировали там персональный стол у окошка. Через пару месяцев уже никто не спрашивал, почему стол занят — все уже знали, что этот стол Хрущева, ведь студент-отличник непременно приходил в библиотеку и сидел над книгами. Профессора, у которых занимался Сергей Никитич, а именно так стали величать прилежного молодого человека, относились к нему с неподдельным уважением.

— Я думал, Хрущев-старший случайно в руководство попал, — делился с коллегами заведующий кафедрой сопротивления материалов профессор Дронов, а смотрю на его сына и понимаю — Хрущевы народ головастый.

— Согласен, Борис Николаевич, абсолютно согласен! Сергей и на моей кафедре бывает, — отозвался профессор Богомолов, стоящий у истоков организации космической связи. — Такой целеустремленный парень далеко пойдет.

— И ведь надо же, как его воспитали, совсем не избалован! Ко мне на занятия сын министра транспортного строительства приходит, так ничего не хочет делать! Амбициозный. Я ему ставлю ему «неуд», а он противно улыбается: мол, все равно оценку на хорошую переправите!

— Не была бы у нас директором Валерия Алексеевна, так бы и было, приказывали бы, и ставили бы.

— Ей хрен прикажешь! — хмыкнул лысоватый завкафедрой. — Маленкова кому хошь голову отгрызет!