Штефан Хейм - Хроники царя Давида

Вопрос: А затем последовала казнь?

Ответ: Отец мой встал, оперся на копье и объявил: «Ахимелех, ты должен умереть, и все твои родственники тоже». Он велел людям из своей свиты, стоявшим рядом с ним: «Уничтожьте это отродье, ибо руки их тоже с Давидом, они знали, что он сбежал, но не открыли мне этого». Однако никто не захотел поднять руки на священников. Тогда отец мой сказал: «Чего вы боитесь? Они вовсе не святые, и никакой пользы от них нет. Они подобны личинкам в падали и жиреют на том, что люди жертвуют ГОсподу». Вокруг поднялся ропот, все ожидали, что на отца моего сойдет злой дух, посланный ГОсподом, будет душить его и корчить, но отец мой стоял совершенно спокойно. Потом он махнул рукой Доику-идуменянину и приказал ему умертвить священников. И пошел Доик-идуменянин, и убил он в тот день восемьдесят пять духовных отцов в полотняных одеяниях, а мы смотрели на это.

Все мои восковые таблички были исписаны полностью. Воздух в ротонде сгустился от духоты. Но принцесса меня не отпускала. Она сидела на своих подушках, выпрямившись, положив иссохшие руки на колени, и смотрела куда-то вдаль.

Вдруг, словно очнувшись, она спросила:

— А каким ты вообще видишь Давида?

Странный вопрос редактору Единственно Правдивых и Авторитетных, Исторически Точных и Официально Признанных Хроник об Удивительном Возвышении и так далее. Я бросил взгляд на резные узоры потолка, и у меня закралось подозрение, что через их отверстия нас подслушивает Аменхотеп.

— Госпожа, — промолвил я, — Давид — отец царя Соломона.

Принцесса презрительно рассмеялась.

— И царь Соломон будет решать, каким видеть тебе человека, который для меня дважды был супругом, для брата моего Ионафана — возлюбленным, а для моего отца, царя Саула — блудодеем?

Я опустил голову.

Мелхола же лишь махнула рукой.

— У него было множество обличий, — сказала она, — вероятно, тебе трудно будет это осмыслить. Мы часто говорили об этом с Ионафаном. В те дни мы с братом очень сблизились. Нередко уезжали верхом из царского дома в Гиве, добирались до самых Красных скал, взбирались наверх и всматривались в даль, словно могли увидеть там какой-то знак от него, дымок над вершинами гор. Но ничего не было, лишь кружили стервятники. Брат рассказывал мне о союзе, который он заключил с Давидом, ибо любил его, как собственную душу; о том, что был Давид — избранник ГОспода и что он поклялся во веки быть защитником детей Ионафана во имя их великой дружбы и союза. А как же с царством, спрашивала я, разве ты не будешь царем, брат мой?

Принцесса встала и прошлась по комнате. Ее ноги в открытых сандалиях сохранили свою красоту.

— А Ионафан отвечал мне: «Чтобы царствовать, нужно видеть лишь одну-единственную цель — власть и любить только одного человека — себя самого. Даже БОг должен стать исключительно твоим БОгом, чтобы оправдать все твои действия, даже преступления, и прикрывать их своим святым именем».

Принцесса остановилась и посмотрела на меня.

— Заметь, Эфан: Ионафан все это понимал и тем не менее любил Давида… А стервятники все висели в небе. Вдруг один из них ринулся вниз. Я спросила Ионафана: «Ты знаешь, где скрывается Давид ?» И он ответил: «В Адолламской пещере, там же его братья и вся их семья, и все живущие в нужде должники, и множество недовольных пришли туда — всего человек четыреста, а Давид — их предводитель». Я представила, как Давид, супруг мой, выходит из пещеры Адолламской во главе своей банды, представила его смуглое лицо, гибкое тело и сказала Ионафану: «Будь он скотокрадом или разбойником с большой дороги, во мне одно стремление — быть с ним». «Потерпи, — ответил Ионафан, — царские ищейки, люди Авенира, сына Нира, все еще вьются вокруг тебя; они схватят тебя и убьют». И я ждала. Пришла пора дождей, затем наступила весна, и Фалтий, сын Лаиша, держал в своих руках мои руки. О Давиде же ни Фалтием, ни Ионафаном больше не было сказано ни слова. А когда снова наступили дожди, до меня дошел слух, что Давид взял в жены Авигею, вдову некоего Навала, богатого овцевода из Маона, которого хватил удар. Вскричав, я разорвала свои одежды, а затем сидела в тоске, ничего не ела, пока не пришел Фалтий, не принес вина и масел, чтобы растереть меня. Я позволила ему сделать это, но ничего при этом не чувствовала.

Я не осмеливался поднять на принцессу глаз.

Она тихо засмеялась и произнесла изменившимся голосом:

— Все это было так давно.

Тут снова появился Аменхотеп и сказал с поклоном:

— Трапеза накрыта, госпожу ожидают в столовой. Мелхола ушла, ступая несколько тяжеловато, но осанка ее была величественной, если учитывать ее возраст. В дверях она обернулась, заговорщицки кивнула и промолвила:

— Мне кажется, что ты все же правильно увидишь его.

Благословенно будь имя ГОспода БОга нашего, который открывает истину пророкам и поэтам в их сновидениях, остальных же подвигает на кропотливые исследования и многотрудные поиски.

Беглый предводитель шайки разбойников и головорезов заметает следы, а не оставляет глиняные таблички с перечислением своих подвигов и списками трофеев. Он избегает столкновений со стражами закона, и сведения о нем из этого источника посему скудны и сомнительны. Какая-то баллада, несколько песен могут дать нам намек, а может, отыщется живой свидетель его разбойничьих вылазок — член его банды или одна из жертв.

Авигея мертва. Вопросы, которые я хотел бы ей задать, останутся без ответа. Она умерла в Хевроне, когда Давид был царем Иудеи, после того как родила ему сына, названного Далуей, — бедного идиота с деформированным от рождения черепом. Судя по всему, что мы о ней знаем, Авигея была женщиной незаурядной; должно быть, она оказывала большое влияние на Давида во времена его изгнания, предводительства шайкой разбойников и недолгого его царствования в Хевроне.

Я беседовал об Авигее с некоей Деборой. Эта бодрая старушка содержит постоялый двор для мастеров из Сидона и Тира, работающих на строительстве Храма. Дебора была одной из пяти служанок, которые сопровождали Авигею в день ее свадьбы с Давидом и которых она взяла с собой. Таким образом, она слышала и видела кое-что, происходившее между ее госпожой и Давидом. Кроме того, слуги Ванеи, сына Иодаи, привели ко мне некоего Мивсама, сына Мишмы, одноногого старого попрошайку, побиравшегося у городских ворот. Он заявил, что потерял ногу, когда скрывался с Давидом в глухих краях. Мивсам, если верить его словам, был поставлен во главе десяти молодцев, которых Давид послал к Навалу, первому супругу Авигеи, чтобы предложить тому мир и просить его о щедрых подаяниях.