Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883

– Совершенно верно, два дня тому человек лет двадцати пяти, мне предлагал некоторые изделия из списка, минутку, – и он вынес из соседней комнаты браслет, несколько цепочек и колец с большими камнями, – я никогда не переступал закон и мне показалось, что молодой человек вполне законопослушен. – И предвосхитив Лермана, произнёс, – вы должны выписать мне расписку на изъятые вещи.

– Непременно, скажите, вы сможете узнать молодого человека7

– Непременно, – с улыбкой сказал чухонец.

Через несколько часов в отяжелевшем кармане Петра Павловича оказались почти все вещи из списка.

– Значит вы, Пётр Павлович, на свой страх и риск направились в Гелсингфорс? – Спрашивал Путилин.

– Что—то кольнуло.

– Почему именно туда? Ведь Поплавский мог сказать одно, а поехать совсем в другой город?

– Здесь есть определённые резоны. Студент – будущий юрист, а значит, знает, что Финляндское правосудие не очень—то идёт навстречу российскому, хотя и входит в Империю, но имеет обширную автономию.

– Понятно, тогда вам и нужно арестовать господина Поплавского.

– Иван Дмитрич, не мало ли улик мы имеем против него?

– Ценные вещи, которые он продал в столице Финлядского Княжества, ювелирам, он должен объяснить, откуда они у него, потом я думаю, жена Семёнова в нём опознает человека, ошибшегося дверью, городовой, который видел, как с Семёновым он разговаривал, да и побеседовать хотелось бы с ним.

– Насколько я понимаю, – высокомерно произнёс Поплавский, обращаясь к Лерману, стоящему около путилинсткого стола, – вы нашли козла отпущения?

– О чём вы? – Спросил Иван Дмитриевич.

– Господин Поплавский в разговоре со мной намекал, что в деле убийства его дяди и тёти, мы стараемся всю вину свалить на него.

– Что ж, лучшее средство обороны – это нападение.

– А что лучше идти на заклание, как безгласая овца?

– Господин Поплавский, пофилософствуем мы с вами позже, а сейчас ответьте, где вы были в ночь убийства ваших родственников?

– Спал в собственной постели.

– Понятно, но не подскажите, почему вас видели входящим в дверь, ведущую из сада в дом вашего дяди, около часа пополуночи?

– Кто видел, мог ошибиться, – настороженно выдавил из себя Антонин.

– Сейчас несильно тёмные ночи, так что ошибка исключена, – спокойным тоном продолжал Иван Дмитриевич.

– Темно, не темно, меня там не было, – раздражённо сказал студент.

– Не были, так не были, делов—то, тогда скажите, где вы были два дня тому?

– Здесь, в городе.

– Скажите тогда, почему кондуктор опознал в вас пассажира второго класса, едущего до Гельсингфорса. Опять опознался? Кстати и кондуктор обратного поезда вас тоже опознал, как и опознали ювелиры, – Путилин перечислил имена и адреса лавок, – которым вы продали это, – и начальник сыскной полиции высыпал на стол похищенные драгоценности из дома убитых. Поплавский вскочил с дикими глазами, перевернул стул, словно перед ним раскрыла смертелную пасть и капюшон. – Скажите, что они тоже ошиблись?

– Неправда, никто не мог меня опознать, никто, слышите никто.

– Но опознали, тем более о вас рассказал унтер—офицер Семёнов…

– Неправда, он не мог, – хрипел молодой человек, ему явно не хватало воздуха.

– Мог, – спокойным тоном продолжал Путилин, – до того, как вы лишили Семёна Иудовича жизни, я имел с ним обстоятельный разговор.

Поплавский засмеялся, глаза его горели.

– Один раз решился на поступок, но даже здесь не повезло.

– Уведите.

– Не понимаю я, Иван Дмитрич, ну Борис мог убить, там наследство не чета пятидесяти тысячам, что получил бы Поплавский. Почему?

– Миша, когда ты усвоишь, что для некоторых людей и три копейки недостижимая мечта.

Погорельное дело, 1883 год

В ночь на 28 апреля 1883 года исправник Санкт-Петербургского уезда полковник Ридингер был разбужен прислугой, доложившей, что прибыл посыльный от пристава 1 стана коллежского асессора Любимова.

Николай Александрович поднялся с постели, в последнее время из-за беспокойного сна, спал один.

Спросил, что стряслось.

На что получил ответ: пожар в Белом Острове, горит большой добротный дом с хозяйственными пристройками.

Исправник сжал зубы и сквозь них прошипел:

– Хорошо горит?

Прислуга пожал плечами:

– Не извольте беспокоиться, сию минуту узнаю.

– Не надо, – отмахнулся исправник, – передай приставу, утром приеду, – и добавил, – если каждое пепелище буду посещать, то не останется времени для иных дел.

Заснуть до утра так и не удалось, проворочался, намаявшись на мягкой перине с боку на бок. Поднялся разбитый, не выспавшийся и с лёгкой головной болью.

Завтрак так и оставил на столе, даже не притронувшись, пригубил из фарфоровой чашки горячего чаю и отправился в Белый Остров, осматривать то, что осталось от дома.

Кроме пристава у обгорелого дома Николай Александрович встретил доктора Малиса и, уже как год исполняющего должность судебного следователя, Александра Фёдоровича Смитта, человека, хоть и сведущего во многих делах, но в расследовании полного профана, полностью полагающегося в этом вопросе на полицейских. По этой же причине, так и не утверждали его в должность, подыскивали более подходящую кандидатуру.

Исправник поздоровался с присутствующими, недовольно сжимая губы.

– Вот такие вот дела, – закончил доклад Любимов.

– Вы подозреваете, что пожар учинён с целью сокрытия убиенных?

– Так и получается, – пристав качал головой, – среди обгоревших руин обнаружены тела трех детей и обезглавленное женское тело, тут сразу становится ясным, что причиной пожара был поджог.

– Вы правы, – исправник на миг задумался и посетовал, – если бы не женское тело…

– В том —то и дело, если бы голова не была отделена от тела, то все признаки на лицо, топили печь, угорели, поэтому не смогли выбраться из дома, а здесь и огонь, оставленный без присмотра. Получилась бы трагическая случайность, а так…

– Так может она и есть случайность, – подал голос судебный следователь, – голова, ну, может упавшей балкой перекрытия оторвало, – и тут же побагровел под пристальным взглядом исправника.

– Начинайте следствие, Василий Иванович. Вы справитесь?

Любимов задумался.

– Так справитесь? – Ещё раз спросил исправник.

– Как вам сказать, – глаза пристава смотрели с прищуром, который выражал в одно и то же время, и готовность самому довести до конца дело, и облегчение, если кто—то сторонний возьмёт груз расследования на себя.

– Э—э—э, – начал Любимов и остановился, не сказав ни единого слова.

– Если нужна помощь, то я затребую агентов сыскной полиции столицы, благо, они подобными делами занимаются каждый день.

– Я думаю, стоит вызвать, – подал голос господин Смитт и ещё больше побагровел.