Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883

– Но она же была его женой? – Вставил Орлов.

– В том —то и дело, что в тот день Степанида лежала в постели больная после рождения третьего ребёнка, а вот один из свидетелей утверждал, что видел женщину у реки вместе с Петром, но тогда на показания не обратил пристав особого внимания.

– Отчего же?

– Свидетель был слишком пьян, да и разве можно подумать такое на женщину, родившую от мужа троих детей? Сочли, что свидетель обознался.

– А далее?

– Списали всё на несчастный случай, Пётр оказался не в нужное время не в нужном месте.

– А может быть, наоборот: в нужном месте в нужное время.

– Сейчас до сути не докопаться, хотя говорили, что старший сын Степаниды говорил, что мама топором ударила отца, а потом камнем размозжила голову.

– Когда он говорил об этом? И никто не проверял эти сведения?

– Господин Орлов, – с обидой в голосе произнёс становой, – как можно верить ребёнку, которому было четыре года в минуту смерти Ганина? И то, что говорил он недавно, но что с того? Время ушло.

– Да, вы правы, не следует слишком доверять ребёнку, тем более о событиях четырёхлетней давности.

– Вот именно.

Расспросы соседей и жителей Белого Острова ничего не дали. Никто чужаков, праздношатающихся рядом с домом убиенной Степаниды, в последние дни не видел, ничего подозрительного замечено не было. Ни одной зацепки, на которую можно обратить внимание. Да, не очень жаловали вдову за свободу нравов, приписывали, что чуть ли не каждый нанятый работник пользовался благосклонностью вдовы, но все с завистью отмечали, что хозяйство женщины процветало.

Тела ещё вечером отправили в морг. Доктор Малис не стал откладывать в долгий ящик, а в ночь провёл необходимые исследования и выяснил, что голову отрезали уже у мёртвой женщины, отравленной мышьяком. Что подтолкнуло коллежского советника применить метод Джеймса Марша для обнаружения яда, сам толком не мог сказать, а только пожимал плечами и глупо улыбался.

– Так уж получилось, – говорил доктор потом.

Сведения были очень важны, ведь убийца потратил время на отрезание головы, а вот с пальцев рук три дорогих кольца не соизволил снять, словно пришёл в дом не для обогащения, а чтобы возможно, не исключал капитан Орлов, отомстить. Тогда возникал вопрос, кто ж так мог ненавидеть вдову, что решился убить и малолетних детей? Кто поджёг дом, сымитировав несчастный случай, но так опрометчиво отрезал голову? Опять одни вопросы, а ответов нет, пока нет.

– Бессмыслица получается, – развёл руки в сторону судебный следователь Смит, тенью следовавший за приставом и столичным агентом, но ни разу ни в одном доме не сказавший ни одной фразы, – кольца не взяты, а голова отрезана. Не понимаю.

– Есть одна невероятная мыслишка, – Орлов в задумчивости смотрел на бегущие по небу облака.

– И какая?

– Если, – начал капитан, – кто—то хотел, чтобы мы убитой считали Степаниду…

– Позвольте, – прервал столичного агента Смитт.

– Господин Смитт, дослушайте мои доводы, а уж потом представляйте свои.

– Хорошо, хорошо, – засопел судебный следователь, – продолжайте.

– Кто—то не доверяя пожару, хочет, чтобы мы уверовались в смерти госпожи Ганиной, именно поэтому на руках кольца, именно поэтому голова унесена с места преступления.

– Я об этом не подумал, – признался Смитт.

Отсутствие головы могло означать лишь то, что преступник хотел сделать убитую неузнаваемой, но наличие колец, принадлежащих Степаниде, на пальцах жертвы, сводило на нет эту затею. Было странным, что расчетливый преступник отрезал голову жертве и не догадался снять три колечка с руки, ибо их наличие делало бессмысленной всю эту возню с головой. В том, конечно, случае, если убита была действительно Степанида. Если же погибла другая женщина, то отсутствие головы в самом деле существенно затрудняло ее опознание и действия преступника представлялись вполне разумными и логичными.

Капитан Орлов находился в затруднительном положении: кто же на самом деле жертва – Степанида Ганина или другая женщина?

– Господин капитан, – судебного следователя осенила мысль, – если убита не хозяйка дома, то она причастна к преступлению, а значит и к смерти собственных детей. Нет, нет, мне не верится в такой исход событий. Такого просто не может быть!

– Буду уповать на то, что я ошибаюсь, – и Василий Михайлович обратился к становому, – скажите, вы же встречались с убитой?

– Так точно.

– Какого телосложения была госпожа Ганина?

– Женщина в теле.

– Вы видели труп?

– Господин Орлов, я слишком, – становой стушевался, – тонкая натура и не выношу мертвецов, а здесь…

– Понятно, – Василий Михайлович прикрыл глаза, – я бы не сказал, что найденное тело было, как вы выражаетесь, в теле. Стоит, я думаю, к доктору послать менее впечатлительного человека, имевшего дело со вдовой, иначе мы не добьёмся истины. Следствие начинать с настоящего имени жертвы, а не мнимого, поэтому это важное обстоятельство для нас. Вы упоминали детей, могу сказать только одно, что чужая душа, что чужая семья, сплошные потёмки. Никто не может точно сказать, какие нравы и отношения там царят.

– Я понял вас, Василий Михайлович, – в первый раз становой назвал сыскного агента по имени и отчеству, – сейчас распоряжусь о том, чтобы мой человек отвёз кого—нибудь из местных к доктору для опознания.

– Благодарю.

– Неужели эта коварная женщина убила своих детей и сбежала? – Снова встрял в разговор судебный следователь.

– Господин Смитт, я такого не утверждал, – Орлов посмотрел в глаза Александра Фёдоровича, – я только предположил такую вероятность. Вы улавливаете разницу?

– Да, – буркнул Смитт и сжал губы.

Поезд прибыл во Псков в 9 часов 8 минут согласно расписания.

Михаил степенно сошёл со ступенек вагона, кинул головой приподнявшему фуражку кондуктору и проследовал на вокзальную площадь, чтобы взять извозчика. До городского полицейского управления домчались за несколько минут, но там Жукова настигла неудача – ротмистр Саранчов, местный полицмейстер отсутствовал. А именно на него была вся надежда, что Владимир Иванович поможет в розысках родственников или хотя бы знакомых по прежнему месту жительства госпожи Сенцовой. Конечно, можно обратиться к помощнику ротмистра, но если господина Саранчова Михаил знал лично, то последнего ни разу не видел в глаза.

Проблема разрешились сама собой, полицейский с минуту тому говоривший, что ротмистр отбыл по делам на неделю в губернию, был тоже удивлён, как и столичный агент, когда к крыльцу полицейского управления подкатил экипаж, в котором сидел Владимир Иванович.

– Миша, – с неподдельной радостью в голосе соскочил на землю полицмейстер и Жуков пропал в медвежьих объятиях ротмистра.