Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

– О нём не беспокойтесь, – сказал начальник сыска.

Господин Полевой, согласно полицейской карточке Николай Иванович Барбазанов, тридцати шести лет, православный, неженатый, происходящий из мещан города Печоры Псковской губернии, в течение последних пяти лет являлся той костью в горле, что не даёт возможности ни извлечьеё, потому что не добраться, ни вдохнуть полной грудью, ибо причиняет нестерпимую боль, ни обращать внимания, ибо постоянно напоминает о себе. Полевой в своём роде уникальный преступник с такими актёрскими талантами, что куда там иной знаменитости из Александринского театра. «Трудовую деятельность» Барбазанов начал ещё в 1857 году, когда в Новгородской губернии, в имении князя Павла Павловича Голицына похитил на десять пудов серебра, которые вывез в отсутствие хозяина на двух телегах, с подельником финляндским уроженцем Матвеем Хулькуненом, с чухонцем Николай познакомился буквально за несколько дней до дерзкой покражи. Потом выяснилось, что подельника, оказавшегося не Хулькуненом, а ХильбертомПерсиненом уже давно разыскивали полицейские управы Царскосельского и Шлиссельбургских уездов, да и в самом Княжестве Финляндском. Чухонца задержали, когда он пытался заложить свою часть серебра в ссудной кассе Напёрсткова и во 2 отделении Частного Ломбарда, вот тогда впервые всплыла фамилия Барбазанова. Частный пристав был крайне рад услужить князю Голицыну, и поэтому одного вора хватило для наказания.

Но никто не мог связать кражи в имениях и загородных дачах с именем какого—то восемнадцатилетнего юноши, действующего с определённой наглостью. Это уже потом выяснилось, что от рук Николая пострадали генерал—лейтенант Серебряков, тайный советник Воронцов, купец Парамонов в Лугском уезде, полковник Денисов в Петергофе, почётный гражданин Боготуров близь Гатчины, причём похищенные ценные вещи у последнего, были проданы содержателю корчмы Василию Соболеву у станции Мшинская, строящейся железной дороги на Варшаву, от которого и узнали о шустром молодом человеке. Потом были Киев, Одесса, Варшава, Москва и ещё ряд крупных губернских городов.

Барбазанов избегал столицы, словно зверь, учуявший в тех краях запретное место, но всё—таки не устоял и пять лет тому пристав 4 участка Петербургской части известил сыскную полицию о краже у надворного советника барона Бекендорфа, проживавшего на даче князя Белосельского—Белозерского, серебряных и драгоценных вещей, ценного образа Казанской Божьей Матери, а также пяти персидских ковров, всего на сумму более двадцати тысяч рублей, причём преступник, как выяснилось позднее, проник в дом через выбитое на первом этаже в оконной раме стекло.

Внимательный смотр не замедлил, однако, показать, что разбито окно для отвода глаз и кража не могла быть произведена через него, ибо ковёр ни коим образом не мог быть протиснут в образовавшееся отверстие.

Подозрение вызвал слуга потерпевшего крестьянин Касимовского уезда Андрей Рябов, который после некоторого запирательства признался в преступлении и тогда всплыл новый персонаж – мужчина тридцати лет с приветливым лицом, обходительными манерами. Как это часто бывало, Рябов разоткровенничался с незнакомцем в трактире за чаркой вина, пожаловался на судьбу, посетовал на то, что не имеет никакой возможности сочетаться браком с любезной сердцу Агриппиною. Как получилось, что слуга барона согласился на покражу, сам понять не мог. Украденные вещи точно так, как и незнакомец, найдены не были.

Наконец, Барбазанов осознал, что столица – это золотое дно, никакая провинция не сравнится с богатством петербургских жителей, и притом в большом городе легче затеряться.

Николай имел дар располагать к себе людей и так быстро с ними сходился, что Путилин диву давался. Вот в прошлом году 2 марта в квартире отставного губернского секретаря Венгерова, жившего по Стремянной улице, обнаружена кража 12 тысяч рублей из запертой шкатулки. По дознанию оказалось, что досадное происшествие могло произойти в промежуток времени с 23 февраля, когда ни Венгеров, ни его жена ничего из шкатулки не брали. Подозрение пало на племянника потерпевшего Игнатия Перловского, который никаких определённых занятий и постоянной квартиры не имел, а жил у отставного губернского секретаря без прописки вида, и самое интересное, исчез 28 февраля. Тотчас же были приняты все меры к задержанию господина Перловского, но усилия сыскной полиции успехов не имели. И только через информаторов стало известно, что вышеозначенный господин 1 марта около 11 часов вечера ужинал в трактире «Лондон» за Невской заставой с господином лет тридцати– тридцати пяти, элегантно одетым и проявившим завидную щедрость при расчёте. Извозчика разыскивали быстро, он—то и поведал, что вёз господина, по описанию Перловского, из гостиницы «Лондон» на Колпинскую станцию Николаевской железной дороги. В то же время выяснили, что попутчик Игнатия отставной штабс—капитан Богуславский, проживавший в Московской части по Разъезжей улице на постоялом дворе и в тот же день, 1 марта, внезапно собрал вещи и уехал. Из дальнейших разысканий выяснили, что племянник потерпевшего направился в Москву, куда были командированы Жуков и Моисей Ицман, которые проделали большую работу и арестовали господина Перловского в городе Ковров Владимирской губернии с тысячью рублей в карманах. Он и опознал по литографическому снимку Бабазанова, задержать агенты так и не сподобились.

По преступлениям Полевого можно было бы изучать историю санкт—петербургской сыскной полиции с пометкой злоумышленник ускользнул.

Прошлой осенью, во время остановки проезда у Красносельской станции Балтийской железной дороги совершена кража у артельщика этой же дороги сто семьдесят три тысячи рублей. Преступление было совершено с поразительной быстротой, словно похитители действовали по разработанному кем—то плану, расписанному по минутам. Скрылись, не оставив ни единого следа и зацепки. Тем не менее, не прошло и одного, как возник отставной рядовой Яблонский, известный в полиции по самым разным преступным деяниям на железной дороге. Арестовали его не, сколько из подозрения, сколько от того, что другого следа не было. Как оказалось, не зря, при нём оказалось три тысячи семьсот пятнадцать рублей, о которых Яблонский давал путанные сведения, то долг вернули (хотя такую сумму никогда он в руках не держал), то накопления за всю жизнь, но когда сверили номера купюр, пригласили артельщика, кроме всего прочего, намекнули, что есть неопровержимые доказательства участия в деле некоего Кушелева, содержащего трактир близь станции Лигово, отставной рядовой заговорил.

По словам Яблонского, в питейном заведении Кушелева объявился молодой человек и в точности описал Барбазанова, даже привычку последнего, в разговоре теребить левой рукой мочку уха. Как незнакомец смог подбить на такой откровенный грабёж? Отставной солдат только пожимал плечами и шептал: «Не понимаю».