Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль

– Миша, давно пора усвоить, есть такая в столице Экспедиция, которую прозывают Адресной.

– А я через старшину артельщиков, – и Жуков рассказал не только про то, как узнал о предположительно восьмом, но и последующих приключениях по задержанию Шустова. – Ой. – Миша побежал по лестнице, на ходу добавляя. – Меня ж Иван Дмитрич с чаем ждёт.

Василий Михайлович медленно продолжил подниматься наверх, к кабинету Путилина.

Путилин не любил мешать обдумываниям допрашиваемых, от таких минут зависела жизнь, если и не одного допрашиваемого, а многих иных. Поэтому отошёл к окну, но краем глаз наблюдая за Шустовым, тот прикусил нижнюю губу и, казалось, ещё миг и кровь польётся по подбородку.

– Нет в жизни счастья для бедной души, – наконец, произнёс Гришка, – каждый норовит её с истинного пути сбить.

– Что ж так—то? – Путилин так остался стоять у окна. – Тебе думать, чай на плечах голова, а не пустой горшок.

Шустов молчал.

– Подумай пока, – Иван Дмитриевич понимающе кивнул.

После того, как Гришку увели в камеру, и Жуков принёс чай. В кабинет вошли штабс—капитан Орлов и надворный советник Соловьёв. С разрешения начальника расположились на стульях, но тот, что обычно занимал Волков в этот день остался пуст.

– Как самочувствие Ивана Андреевича? – вопрос прозвучал для всех присутствующих, но только надворный советник ответил, испытывая некоторую вину за случившееся.

– Я заезжал к Ивану Андреевичу по дороге. Лежит в постели, но хочет уже подняться, хотя, – он улыбнулся. – Голова и ребра побаливают.

– Надеюсь, этот тяжёлый урок не пройдёт впустую, рука преступника не разбирает, кто перед ним.

Штабс—капитан сидел с непроницаемым лицом, в военной жизни, особенно в военных действиях, он привык к потерям и поэтому воспринимал случившееся в спокойном расположении духа. Хотя в сердце переживал за каждый промах соратников по сыскному не только в розыске, но и таких случаях.

– Вернёмся, господа, к Курляндской. Что есть сообщить по этому делу?

– Сегодня утром, – словно бы оправдываясь за ночь, в которую он не был в отделении, начал, откашлявшись, Василий Михайлович, – в Адресной Экспедиции установлены тридцать семь крестьян из Княжевской волости, проживающие в столице. Памятуя, что Морозов—старший имел намерение купить трактир, из всех имён я выделил одно. Это содержатель трактира «Ямбург» Дорофей Дормидонтыч Ильешов. И вот из каких соображений. Вчера Жуков докладывал, да и мы установили, что семья жила особняком, ни с кем дружбу не водила. Поэтому к кому мог обратиться с такой просьбой Морозов? Конечно, же, к земляку, ранее уехавшему в Петербург.

– Вы правы, Василий Михайлович, Миша такие же сведения получил от старшины артели. Теперь в следствии возникло только одно имя, хотя… – Путилин постучал пальцами по столу, сам того не замечая, – хотя… Сколько вы говорите в списке.

– Тридцать восемь имён.

– Вот именно, тридцать восемь. Возможно, – он посмотрел на Жукова и усмехнулся, – придётся тебе, Миша, прокатиться до города Ямбург, а в частности до Княжевской волости.

– Я готов, – Миша поднялся со стула.

– Не спеши, – отмахнулся Иван Дмитриевич, – сперва надо посетить трактир с таким же названием. Предстоит сделать вам, Василий Михайлович?

– Так точно.

– Раз уж вы вдвоём докопались до одного и того же разными путями, то езжайте вдвоём. Так будет правильнее, – и добавил, – безопаснее. Что там за заведение, мы не знаем. Может быть, кровавое дело рук этого Ильешова или его подручных.

– Понятно, – произнёс Орлов.

– Теперь становится понятно, ради каких денег рисковал убийца. Цена трактиру в столице не менее пяти—шести тысяч серебром. Вот и решился злодей на пролитие детской крови.

– Иван Дмитрич, а задержанный что—нибудь показал про Прекрестенского? – поинтересовался Соловьёв.

– Пока молчит, – покачал головой Путилин, – но крепко задумался. Вот нам, Иван Иванович, придётся его разговорить.

В подавленном настроении Шустов входил в кабинет Путилина. Плечи поникли, словно на них бросили несколько пятипудовых мешков. Руки висели плетьми. Видимо, тяжело давались раздумья.

– Ваш…

– Григорий, зови меня просто Иваном Дмитричем, – перебил Шустова начальник сыскного.

После некоторого молчания допрашиваемый, бросавший украдкой взгляды на Соловьёва, сообразил, что тот, шедший из «Заведения» за ним, тоже агент сыскного.

– Тут долго думать не над чем, – Шустов вытер вспотевшие ладони о штаны, – вижу, обложили вы меня, как щенка первогодку. – Иван Дмитриевич не перебивал, надо было, чтобы сам Гришка выговорился. Ему нужно больше всего, долго, наверное, держал в себе, прятал подальше. Ан нет, просилось наружу, вот и Ваське Пилипчуку рассказывать о Шуваловском начал не спроста. А созрел нарыв, требующий острого хирургического лезвия. – Как говорится, один раз оступишься, так можешь не удержаться. А вниз дорога длинная, остановиться будет нельзя. Вот я упал, пальцы кровавлю, но держусь. Вот вы, Ваш… Иван Дмитрич, спрашиваете про Тимошку, а у меня душа о другом болит. Вот погубили человека. А за что? За то, чтобы машну набить. Так, вы правильно заметили, я, как был простаком, так и остался. Мне от щедрот своих кинет кость Тимошка, я вроде бы и обижен, но утёрся и дальше пошёл. Нет уж, не хочу рядом с ним стоять, не я же за верёвочку тащил. Не я. В тот день, каюсь, знал. Что пойдём на смертоубийство, но до последнего часа не верил я. Казалось, так детские игрушки, на вроде салок. А вышло совсем иначе. – Гришка вздохнул полной грудью, – спрашивай, Иван Дмитрич. Не хочу больше греха на душе держать, покаяться хочу, ей Богу, – и осенил себя крестом.

– Ты помнишь, как дело было?

– Вовек не забыть.

– Тогда по порядку рассказывай.

– Тимошка прознал, что у торговца…

– Кого?

– Так, Тимошка сказал, что он чем—то торгует, и мы меж собою его торговцем и звали.

– Хорошо.

– Так у торговца денег куры не клюют, вот и задумал сперва залезть в дом. Но не получилось. Нет, залезть—то залезли, но с железным ящиком не справились. Так и ушли, не солоно хлебавши. Я успокоился, ну, не получилось, значит не наше дело. А Тимошка тот заводной, не остановится, пока своего не получит. Я ему тогда говорил: «Бросай, что зазря время переводить?» А он: «Доберусь до денег». И все тут. Он тому торговцу заказ сделал, вроде бы дом ищет под открытие нового дела. Сейчас не помню какого, да и при разговоре—то я не присутствовал. А потом Тимошка узнал, что торговец портфель новый купил и хотел деньги перевезти за город, целых тридцать тыщ. Вот ко мне и пристал Тимошка, упускать, говорит, такое нельзя. Само нам в руки падает, другого такого случая не предвидится.