Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль

С Задонским Иван Дмитриевич говорил почти час, необходимо было предусмотреть даже мелочи, чтобы и преступника раньше времени не вспугнуть, и Сергея Евграфовича невольно не подставить под удар. Путилин всегда держал данное слово и теперь лучше предугадать даже лишнее, чем потом, как говорится, кусать локти.

За время разговора несколько раз в кабинет заглянул Иван Андреевич Волков. Ему Путилин сказал подождать, но время текло.

– Иван Андреич, как самочувствие, – начальник сыскной полиции поднялся с места и пошел навстречу коллежскому асессору, – что ж вы? Вам же прописан доктором покой?

– Покой – это самое ужасное, что прописывают доктора, – с улыбкой отозвался Волков.

– Н после вашего приключения…

– Иван Дмитриевич, не стоит об этом, я пришел по другому вопросу.

– Что ж мы стоим!

Коллежский асессор не решался первым начать разговор.

– Как здоровье супруги вашей?

– Да все слава Богу! Я пришел, Иван Дмитрич, по частному вопросу, – Иван Андреевич выглядел немного сконфуженным и в каждом слове чувствовались извинительные нотки.

– Я все понимаю, – произнес Путилин. – мне, конечно. Жаль, но не смею вас держать насильно. – начальник сыска был наслышан давно, что Волков, не смея перечить жене Варваре, давно хотел уйти в частные приставы, но тянул и каждый раз выискивал причину, чтобы отсрочить переход на другую службу. Вот теперь освободилось место пристава третьего Охтенского участка, – все нужные рекомендации я представлю. Мне жаль лишатся такого чиновника по поручениям, но думаю, на новом поприще вы принесете более пользы и примените свои таланты. Надеюсь, что вы на Охте, мы – здесь, сотрудничать не прекратим.

– Иван Дмитрич, – с обидой произнес Волков, – не уж—то будем жить в разных краях, не на Камчатке ж участок?

– Не смею вас больше задерживать.

Конечно, жаль, когда такие молодцы уходят из сыскного, но что поделать, жизнь не стоит на месте и не останавливается в стенах отделения.

Василий Михайлович, придерживая раненную руку, прохаживался по комнате чиновников по поручениям. Надо было после разговора с Путилиным привести мысли в порядок и решить – ехать в трактир «Ямбургъ», чтобы, как говорится\ в армии, провести разведку боем, или же повременить, пусть, если, конечно, персоны замешаны в этой драме, они пребудут в неведении по поводу дальнейших действий сыскной полиции.

Как—то не так идет расследование в деле. Если бы хотели направить в нужную сторону, то непременно подбросили на место убийства вещицу, якобы забытую преступником, ан нет. А может он сообразил, да поздно стало? Вот теперь и наверстывает, пытаясь огрехи выставить достоинствами? Может быть.

Боли было больше не из—за руки, а от обиды – сыскной агент, не первый год занятый поимкой злодеев, а попался, как маленький мальчик. Расслабился, даже не смог определить, что кто—то идет след в след, хоронясь по темным углам. А может ни какого отношения не имеет к происшествию на Курляндской? Чистая случайность?

На столе лежал шарф и нож, как напоминание. Что случилось на деле. А не в воображении.

После дробного стука в дверь, так стучится только сегодня заступивший на дежурство чиновник Евстафьев, распахнулась дверь.

– Василий Михалыч, к вам околоточный Синицын по важному делу.

– Зовите.

Теребя в руках головной убор, вошел стушевавшийся Синицын, к тому же осторожно ступал по полу. Лицо околоточного было красно. и он не смел поднять глаз, словно недавно набедокурил и вызван для дачи объяснений.

– Заходи, Никифор Михалыч, какими судьбами в нашем департаменте оказался? Да ты садитесь, братец, успеешь еще настояться.

Синицын не стал отказываться, а сел на предложенный стул, покосившись на шарф и нож. Василий Михайлович заметил взгляд околоточного.

– Знакомы? – Штабс—капитан указал на потерянные вещи незадачливым грабителем

– Да я собственно из—за них и пришел, – Синицын произнес после того, как прочистил горло покашливанием, но голос предательски дрогнул и он поднес кулак к губам и снова закашлялся, – извиняюсь, господин Орлов.

– Ничего, бывает, так что по поводу этих вещей? – Сыскной агент вновь указал на шарф и нож.

– По верным сведениям я узнал, что вчерашний вечер был для вас. Господин штабс—капитан, не вполне удачным?

– Да! – заинтересовано произнес Василий Михайлович и присел на стул, стоявший напротив Синицына, и посмотрел околоточному в глаза, – и что же поведали вам сведения?

– Вижу за руку держитесь, – Никифор Михалыч пожевал ус и продолжил, – вот точно такой же шарф я видел намедни на Степане и вчера я целый вечер находился близь трактира, так вот Иволгина не было до позднего часа, хотя никогда дотоле не позволял себе отлучаться.

– Благодарю, – коротко бросил Василий Михайлович, не сводя глаз с лица Синицына.

– Такими ножами пользуются на кухне трактира, – он тронул рукояткуножа и одернул руку, словно деревяшка была горячей.

– Сам видел?

– Я иной раз захожу туда отобедать, – с неохотой признался околоточный, – вот и знаю.

– Хорошо, что ты пришел, – улыбнулся Орлов, – сказанное тобой поможет в изобличении преступника. Я давно присматриваюсь к Степану, но не подобраться ни с какого боку. Мария ничего худого о нем не рассказывает, видно, повязана с ним одной веревочкой, нет выгоды ей своего любовника под Сибирь подводить. Вдруг расскажет и он о ней, сам понимаешь, – разоткровенничался Василий Михайлович, —

Вот и приходится, как слепым брести.

– Господин штабс—капитан. – лицо Синицына осветилось улыбкой облегчения, – я всегда рядом с трактиром, так что могу поспособствовать, мне любопытно посмотреть, как сыскная полиция следствие ведет.

– Непременно мы воспользуемся такой оказией, – Василий Михайлович склонился над столом и понизил голос, – сам знаешь. Дел невпроворот, рук на все не хватает. Вот и мучаемся порой, разрываясь на части, куда в первую очередь бежать, за что хвататься, а дело стоит. Прям голова кругом идет.

– Не беспокойтесь, господин орлов. Мы в лучшем виде.

– Благодарю, всенепременно воспользуюсь твоим предложением, но потом не обессудь, если что. Не жалуйтесь на самоуправство сыскного отделения.

– Извиняюсь, но я не из таких.

– Я думаю, не стоит напоминать, что наш разговор должен остаться в тайне.

– Эт понимаю, ваше благородие.

Послу ухода околоточного Василий Михайлович с четверть часа сидел бездвижно, обдумывая узнанное. Складывалась вполне красочная картина, но все—таки не хватало многих штришков, которые не позволяли полностью увидеть все полотно целиком.

Степан, Мария. убитый Ильешов, земляки Дорофея Дормидонтовича – семейство Морозовых, казалось, все можно связать в один узелок. Вопросов много и каждый требует немедленного ответа, от них зависит, в какую сторону потащит следствие запряженная розыскная лошадь.