Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси

– Сколь же товару для митрополита и для князя Патрикеева уцелело? – спросил Иван Васильевич.

– Не ведаю. У тобя же, государь, Бог помог мне наиценных два ковра схоронить да тридцать семь лал дорогих и много жемчуга крупного, десять брусов мыла грецкого да кубки грецкие.

– И сие добре! – воскликнул с усмешкой великий князь. – А какие новости есть за рубежом?

– Сказывали нам, – ответил Игнат Верблюд, – что прошлое лето господарь молдавский под руку круля Казимира стал и присягнул ему вместе на турков идти. Бают, сговор сей папа рымский урядил, обещав им свою помочь…

Государь нахмурился и глухо молвил окольничим:

– Добре. Пождем еще, что из сего выйдет. Токмо султан-то нам нужней папы… – Иван Васильевич неожиданно насмешливо улыбнулся и сказал купцам: – Ну, топерь идите к митрополиту и ко князю Патрикееву, порадуйте их так же прибылью, как и меня.

После обеда, когда слуги убрали все со стола, оставив только флягу с теплым красным заморским вином, Иван Васильевич продолжал беседу с дьяком Курицыным.

Государь, потягивая медленно вино из кубка, говорил задумчиво:

– Остарели, видать, мы с тобой, Федор Василич, больно пристрастились к винам фряжским и к любомудрию.

– Прости, державный, не согласен яз с тобой, – заговорил Курицын. – Ведь мы же хорошо исполняем свою службу? Ведем переговоры с крулем польским и другими государями и новые законы составляем.

– Так оно так, – задумчиво продолжал Иван Васильевич, – токмо мы все более и более думаем о счастье либо о горе человечьем. Вот и днесь принес ты мне список с послания Геронтия к Геннадию. Оба вы с митрополитом написали ясно, вразумительно и строго, а уж мы и забыли о сем и, как старые бабы, про горе и счастье человечье баим, про свои минувшие годы вспоминаем, а вот сей часец яз о стариковской болтовне Илейки вспомнил.

– Что ты, государь, – возразил Курицын, – его болтовня часто весьма мудрой была.

– Бывала иной раз и мудрой, – заметил Иван Васильевич, – да с чудачеством, да со старинными притчами и разными сказками детскими.

– А все же вельми любопытно и мудро у него иной раз выходило, – молвил Курицын. – Старик-то краснобай был. Он в любви женской много понимал. Раз Илейка мне сказывал про Адама и Еву. «Бог-де, – баил он, – Еву из ребра Адамова изделал, а потом-де так и повелось, что мужик ищет ту женку, которая из его ребра изделана, а найдет – до конца жизни ее одну и любит».

– Ишь ведь нагородил и Адама приплел! – рассмеявшись, заметил государь, а про себя грустно подумал: «Яз, пожалуй, в Дарьюшке-то свое ребрышко нашел».

Курицын, взглянув на государя, добавил:

– Мыслю, Илейка сказывал в сей басне о единении душевной и телесной любви.

Иван Васильевич метнул подозрительный взгляд на дьяка, но, овладев собой, сказал с непринужденной улыбкой:

– Может быть, так у некоих счастливцев бывает в нашей земной юдоли. К человечьему счастью у покойного дядьки моего особое чутье было. Сказывал он и мне как-то, что сам он всякую струну у сердца слышит.

– Вот вишь, государь, – усмехнулся Курицын, – и выходит, старик-то мудрецом был, разумел телесную и душевную жизнь…

В дверь постучали. Вошел дьяк Майко в сопровождении дворецкого и спросил:

– Государь, днесь ты хотел принять посла от короля Казимира. Он ждет тобя в передней. Как прикажешь?

– А кто там, в передней-то, есть и как все наряжено? – спросил Иван Васильевич.

– Наместник твой московский князь Патрикеев там, бояре и почетная стража твоя, – сообщил Майко.

– Скажи князю Патрикееву, – приказал государь, – сей часец буду в передней с Федором Василичем, пусть пришлет за мной стражу и окольничих…

Когда государь вошел в переднюю, все ждали его стоя. Иван Васильевич сел на свое место, и его личная стража в золоченых доспехах полукругом встала около престола.

Князь Патрикеев выступил вперед и, поклонясь государю, сказал:

– Державный наш государь! Прибыл к тобе посол Ян Андреич Ивашенцев от короля польского и великого князя литовского, от Казимира Ягеллоновича.

Посол приблизился к трону и, склонясь на одно колено, воскликнул:

– Vivat rex Moscoviae! [141]

Иван Васильевич узнал того самого посла, который приезжал к нему когда-то в Переяславль. Узнал его и Курицын и шепнул государю:

– Тот самый, которого ты в Переяславле велел споить. Со ксендзом он тогда приезжал… – и произнес громко перевод слов посла.

Иван Васильевич встал с престола и сказал:

– Да будет здрав и брат мой [142]король польский и великий князь литовский! – Потом протянул руку послу, которую тот почтительно поцеловал. – Что сказывает мне брат мой король Казимир? – спросил Иван Васильевич.

– Привез яз тобе, государь, королевскую грамоту, – перевел слова посла дьяк Курицын. – Жалуется король на наезды князей твоих и людей их на королевские литовские вотчины и вотчины слуг короля. Вот о сем грамота самого короля. Разреши, государь, передать ее тобе.

При этих словах поднялся посол с колен и передал князю Патрикееву королевскую грамоту, а Патрикеев по знаку государя передал ее дьяку Курицыну.

– «Великий князь Московский Иван Васильевич…» – стал читать дьяк Курицын. – Далее, государь, буду яз тобе читать без приветствий и титулов, токмо суть дела. Король упрекает тобя за нарушение докончанья с ним о бережении его рубежей от наездов. Далее при сем король указывает: «наездчики полонят и угоняют литовских крестьян с лошадьми и прочим скотом, вывозят зерно и все съестное, а что с собой не могут взять, сожигают с дворами и избами; особливо много награбил Щавья Травин-Скрябин, человек сына твоего Ивана Иваныча. Щавья сей наехал и захватил два села, изгнав из них королевских волостелей». О всех сих нарушениях и грабежах, пишет круль, просит судить виновных нашим общим судом по докончанью, как сказано там: «Наряди, мол, для сего своих судей».

– Добре, – сказал Иван Васильевич, – исполню волю брата моего круля Казимира, а ты, посол Ян, отъезжай с Богом. Яз пошлю с тобой своего посла с ответом.

Когда посол вышел, Иван Васильевич обратился к Курицыну и приказал:

– Приготовь грамотку королю Казимиру и напиши, как наших гостей пограбили на посольских и литовских рубежах, особливо у Киева и Дебрянска, как мыт незаконно брали деньгами и товарами не токмо мытники, а и все порубежные власти, каждый сам собе, сколь мог урвать. Спроси короля, а сие как изделано: согласно нашему с ним докончанью али против него?

– Слушаю, государь, – молвил Курицын. – К утру все будет готово. Мыслю, токмо о жалобах короля на наезды лучше умолчать: отвечать нам нечего, а оправдываться невместно.

– Ты и не пиши о наездах-то, а придешь ко мне читать ответ королю, яз тобе тайную грамотку прикажу для сына написать.