София Волгина - Век Екатерины Великой

Свадебные празднества продолжались. Один из последних маскерадов особенно запомнился юной Великой княгине. Он целиком выстроен был на исполнении четырех кадрилей. Сие означало, что четыре группы гостей, по двенадцать пар каждая, в пестрых платьях танцевали в той части зала, кою заранее отвели для каждой из групп. Кадрили не могут смешиваться, о чем танцоров предупреждали при входе в зал. Каждая кадриль отличалась от других цветом бальных туалетов, тоже определенным заранее. Первую группу танцующих возглавлял Великий князь Петр Федорович; цвет сей группы был розовый и серебряный. Вторую кадриль открывала Екатерина Алексеевна с знаменитым маршалом Ласси, героем недавней войны, их цвета – белый и золотой. Во главе третьей группы шествовала мать Великой княгини – герцогиня Иоганна-Елизавета в бледно-голубом с серебром. Четвертая кадриль – дяди Екатерины Алексеевны, Адольфа-Фридриха Голштейн-Готторпского, епископа Любекского – в желтом с серебром. На сем карневале Екатерине пришлось танцевать поочередно с тремя рослыми красавцами Чернышевыми. Двое из них, Иван и Захар, были родными братьями. Как же хороши, умны и веселы были они! Все они оказывали ей знаки внимания. Так бы и осталась навек в их компании!

Заключительной частью празднества, как и всегда в подобных случаях, стали вечерние фейерверки и иллюминации, являвшие собой подлинное искусство, почти театральное действо: искусные пиротехники и инженеры из разноцветных и белых огней создали несчетное число движущихся разнообразных фигур и аллегорий. Оные небесные картины сопровождали музыка, салюты и иллюминация; зрелище они представляли собой совершенно невероятное, почти сказочное. Обыкновенно Андрей Чернышев, как близкий друг Великого князя, находился с ним рядом, но на сей раз совсем близко к Великокняжеской чете оказались и братья Захар с Петром. Все пятеро, задрав головы, комментировали каждый выстрел фейерверка необычайно живо и смешно. От смеха Великий князь Петр Федорович хватался за живот, прыгал на месте, хватал всех за руки, обнимал и радостно выкрикивал свои восторги. Екатерина держалась, как положено Ея Императорскому Высочеству.

Захар Чернышев паче смотрел не на небо, а на нее.

Через месяц, едва утихли торжества по поводу бракосочетания, Екатерине пришлось распрощаться с матерью. Герцогиня Иоганна-Елизавета, собравшись к отъезду, вышла из своих покоев. Нос у нее распух, глаза покраснели. Прощаясь с императрицей, она со слезами бросилась к ее ногам:

– Я умоляю вас, Ваше Величество, простить причиненные мною неприятности.

Елизавета Петровна немного отстранилась, поправила платье там, где касались его руки герцогини, и сказала надменно:

– Что уж об оном теперь, герцогиня, говорить? Раньше надо было проявлять благоразумие. Нынче-то уж поздно просить. Поднимайтесь. Отправляйтесь домой. Дай Бог вам счастливо добраться в родной дом! Вас, поди, там заждались.

Иоганна не успела еще подняться, как Елизавета твердой поступью направилась к своему экипажу, шурша тяжелым платьем.

Сердце Великой княгини Екатерины сжалось. Она заплакала, обнявшись с матерью на прощанье: сколь бы вздорным характером та не обладала, но она была здесь единственным родным человеком и все-таки по-своему любила дочь. Экипаж удалялся все дальше, а сердце Екатерины щемило все сильнее, лицо побледнело, ноги отяжелели. С головной болью, с чувством покинутости и отчаяния она улеглась в кровать и оставалась там до самого вечера, все же поднявшись к ужину – понеже не желала огорчать императрицу. Но, как оказалось, не закончились на сем печали Великой Княгини. В довершение ко всему, после ужина, уже стоя на пороге, императрица сообщила, что по желанию ее матери фрейлина Мария Жукова удалена со двора, так как герцогиня сочла ее недостойной внимания дочери. Екатерина опешила: Mutter не могла такого сказать, понеже никогда не разговаривала с оной девушкой – Жукова говорила токмо на русском языке, коего Mutter не понимала. В чем же дело? Почему отстранили девушку, единственной виной коей можно было счесть особливое к ней отношение самой Екатерины? Ужели доложили об оном императрице, а той сие не понравилось? Ужели государыня приревновала и поелику учинила сию расправу? Ужели ей хотелось, дабы невестка любила токмо ее, Елизавету, ее племянника и боле никого? Великая княгиня плакала: с кем она оставалась, кому она сможет доверять в новой своей жизни? Хотелось понимания, любви, счастья. Будет ли сие в ее судьбе? Но нет, наперекор всему она станет счастливой! По крайней мере, она упорно будет делать для оного все, буквально стиснув зубы, шаг за шагом, терпеливо и настойчиво.

Через неделю она получила письма от мадемуазель Кардель и отца с поздравлениями. Христиан-Август не преминул в который раз обратиться к ней со своими советами – слушаться императрицу, стараться нравиться мужу, не болтать попусту с окружающими…

Екатерина горько улыбнулась. Знали бы они, как она счастлива! Муж в ее сторону даже не смотрит.

После первой брачной ночи Екатерина не знала, что и думать. Весь следующий вечер она разглядывала себя в зеркале, осмотрела себя с ног до головы и не нашла такого изъяна, который бы так отвратил мужчину от нее. Может статься, она глупа? Непривлекательна, как женщина, не умеющая встретить мужа в постели? Что же в ней такое, что так отталкивающе действует на Петра? Боже мой, и не с кем даже посоветоваться да поговорить. Что же делать?

Сильно болела голова (с некоторых пор голова стала беспокоить Екатерину всякий раз, когда случались в ее жизни тяжелые события). Она взялась за свою любимую тетрадь.

Вскоре Великая княгиня получила письмо от матери. Та писала, что, еще не выехав из пределов России, получила письмо императрицы, поручавшей ей просить Берлинский двор о немедленном отозвании посланника Мардефельда. Се явилось окончательным крушеньем надежд, возложенных Фридрихом на посредничество Иоганны. Через Великого князя Екатерина Алексеевна выяснила, что в день отъезда матери из Петербурга, десятого октября, Бестужев обнаружил, что Фридрих Второй подговаривал супруга своей сестры, Луизы-Ульрики, брата герцогини Иоганны Цербстской, Адольфа-Фридриха Шведского, предъявить свои права на Голштинское герцогство. Фридрих считал, что раз Великий князь Петр Федорович – будущий русский монарх, то ему незачем владеть Голштинским герцогством. Тем самым он возмутил русскую императрицу Елизавету Петровну и ее двор.

Одновременно с оным пришли вести об удаче прусского оружия на саксонской границе. Немедленно собрали Государственный Совет во главе с Бестужевым. Он постановил послать корпус на подмогу королю польскому Фридриху-Августу, коему угрожало вторжение в его владения со стороны Фридриха Второго. Присутствие в Петербурге прусского посла Мардефельда, друга и политического союзника герцогини Иоганны-Елизаветы, становилось невозможным. Барон Мардефельд, такожде друг и советник Екатерины Алексеевны, не мешкая, в июне, почти спустя девять месяцев (однако медленно решались подобные дела) после отъезда герцогини, уехал из невзлюбившей его страны. Впрочем, императрица пребывала в благостном настроении. А почему бы и нет? Со всеми врагами, обнаруженными в последнее время, она будто бы разобралась. В Польше, она не сомневалась, ее солдаты поставят пруссаков на место. Несколько месяцев назад свадебные празднества прошли великолепно, всему миру на зависть. Мать невестки и ее соратники в лице прусского посланника Мардефельда и его помощников выдворены из пределов империи. А с другими делами все в порядке, слава Богу! И как хорошо, что она не пригласила отца Великой княгини на свадьбу: Бог знает, что из себя представляет сей фельдмаршал. И как хорошо, что она, пусть и бесцеремонно, но весьма вовремя избавилась от сей взбалмошной интриганки, герцогини Иоганны. Надо же, возмечтала своего мужа сделать курляндским герцогом за счет России! Еще один барон Бирон? Нет уж, матушка, слишком многого хочешь. Скажи спасибо, что дочь пристроила! Нет, брат легкомысленной герцогини, покойный ее, Елизаветы, жених, Карл Готторпский, был совсем другим человеком. Его племянница, Великая княгиня Екатерина, поближе к нему характером. И хорошо, что отказалась она от всяких прав на Ангальт-Цербстское княжество, пусть ее младший брат Фридрих занимается сим крохотным хозяйством. А у разумницы Екатерины другая судьба, у нее с мужем хозяйство будет в тысячу крат поболе. Императрица вздохнула с глубоким облегчением: теперь можно спокойно ждать, авось народится у нее внук. Ах, скорее бы! Она его заберет и воспитает сама. Как хочется прижать к себе человечка родной крови! Наконец она хоть наполовину осуществит свою женскую мечту. Скорее бы! Однако уже прошло два месяца, а намеков на радостное известие все не было. Видно, оным надобно заняться ей самой. Вопрос-то деликатный.