София Волгина - Век Екатерины Великой

Прошло еще шесть месяцев, а молодая жена так и не понесла. И дело было не в ней, а в ее супруге. Екатерина, в силу своего воспитания, знала свои обязанности и смогла бы полюбить своего мужа, коли бы он захотел. Но Петр Федорович, не обращая внимания на молодую жену, через две недели после свадьбы, не мешкая, стал волочиться за одной из фрейлин государыни Елизаветы, некоей Карр. Причем он сам и рассказал жене, что влюблен в оную девицу. Кроме того, Великий князь поведал своему любимцу, камергеру Девиеру, что Великая княгиня ни в какое сравнение не шла с той фрейлиной. Екатерина случайно услышала сей разговор, тем паче, что Петр никогда не заботился, слышит ли кто его размышления вслух или нет. Прекратив волочиться за оной Карр, он принялся ухаживать за другой девицей, затем почти за всякой придворной дамой, которая проявляла к нему интерес.

Поскольку Екатерина не беременела, через неполные девять месяцев после свадьбы канцлер Бестужев, по требованию государыни, представил Екатерине на подпись два документа, касавшиеся Великокняжеской семьи, по коим, в сущности, к Екатерине Алексеевне и ее супругу приставляли воспитателей, призванных укрепить их семейные узы. Бестужев сформулировал три главных обвинения против Великой княгини: отсутствие усердия к православной вере, несоблюдение запрета на вмешательство в государственные дела империи и чрезмерная фамильярность с молодыми вельможами, посещающими двор. Последний пункт представлялся наиболее важным – в нем явно подразумевались братья Чернышевы.

Посему за самой Великой княгиней была призвана присматривать камер-фрау Мария Крузе, теща обер-гофмаршала при дворе Елизаветы Петровны, генерал-аншефа барона Карла Ефимовича Сиверса. Великая княгиня же, обязанная состоять при своем супруге, должна была исправить некоторые непристойные привычки его, как, например, манеру выливать содержимое стакана на головы прислуги, говорить грубости и неприличные шутки лицам, имеющим честь быть приближенными к нему – и даже иностранцам, допущенным ко двору.

Да, Великий князь грешил подобными делами. Совсем недавно он так напился, что у него случилась горячка с сильнейшей головной болью. Испуганная Екатерина, подумав, что он умирает, вызвала лекарей. Сама императрица вместе с медикусом Лестоком появилась в их покоях. Ему пустили кровь. Видя слезы на глазах невестки, Елизавета Петровна обняла ее:

– Не плачь, Петр Федорович поправится. Все будет хорошо.

Екатерина, с надеждой взглянув на императрицу, всхлипнула:

– Боюсь, ему совсем плохо. Он все время стонет.

Елизавета положила свою руку ей на плечо, погладила, желая успокоить. Екатерина безотчетно прижалась к ней. Слезы полились еще быстрей.

– Не бойся, я тебя не оставлю, даже если случится худшее, – вдруг сказала императрица и мягко погладила по спине.

Великая княгиня поняла, что Елизавета знает, чего на самом деле она пуще всего боится: вернуться в Пруссию. Екатерина кинулась ей в ноги, поцеловала руку, и тут же Елизавета снова привлекла ее к себе, забрала из ее рук Евангелие. Перевернула страницу, покачала укоризненно головой:

– Читаешь Святую книгу… похвально, весьма похвально. Но уж очень мелкий шрифт, испортишь свои глазки, тем паче, – она оглядела комнату, – в темноте, перед единственной-то свечой.

Екатерина не нашлась с ответом.

Через час ей передали от государыни Евангелие с крупным шрифтом.

Как и полагала государыня Елизавета Петровна, через день Великий князь оправился, стоял на ногах и шутил со своими задушевными друзьями Чернышевыми. Петр Федорович очень любил своих камер-лакеев. Они служили ему еще до приезда будущей его жены в Россию. Старший из них, Андрей, был двоюродным для двух других – Петра и Захара. Как на подбор, братья были высокого роста, хорошо сложены и красивы. Все трое являлись сыновьями гренадеров лейб-компании императрицы, которые находились некогда в числе тех, кто возвел ее на престол, что и послужило для их сыновей протекцией на должность при наследнике престола.

Петр Федорович постоянно пользовался их услугами. Без них он был как без рук. Екатерина, познакомившись с ними, тоже прикипела к ним душой. Андрей, любимец наследника, быстро сдружился с камердинером Екатерины Алексеевны, Тимофеем Евреиновым. Через них Екатерина узнавала очень многое, чего другими путями ей узнать было бы невозможно. Их отношения с Андреем были настолько просты и хороши, что Екатерина называла его «сынком», а он ее – «матушкой», и ничего двусмысленного в оном не имелось. Однако со стороны их отношения казались не совсем невинными. Придворные полагали, что между ними зреет роман. Петр Федорович не токмо допускал, но даже поощрял их дружбу, нередко забывая о самых элементарных приличиях. Он мог оставить Андрея наедине с Екатериной и отлучиться на час и более. Он во всем любил крайность, и его не смущала ни непристойность собственного поведения, ни недостойное поведение других. Однажды в разговоре Андрею Чернышеву как-то пришлось напомнить ему, что ей суждено быть российской Великой княгиней, а не госпожой Чернышевой. Петра весьма позабавило сие замечание.

Дело дошло до того, что камердинер Екатерины Алексеевны, Тимофей Евреинов, решился предупредить ее об опасности. Однажды, причесывая ее, он, отложив гребенку, взволнованно сказал:

– Вы знаете, Ваше Высочество, в последнее время вы весьма рискованно себя ведете.

Екатерина с удивлением оглянулась:

– Что вы имеете в виду?

– Не токмо я, но другие любящие вас слуги заметили, что вы много времени проводите с Чернышевыми, особливо с Андреем, токмо о нем и говорите…

– Что же необычного в наших отношениях, коли они дружеские? Мы оба, и я, и Великий князь, любим и ценим его как человека.

Доводы Екатерины звучали настолько искренно и невинно, что камердинер не осмелился настаивать на своем.

Во время придворного бала, в конце мая следующего после свадьбы года, камергер Великого князя граф Дивьер застал Екатерину разговаривающей с Андреем через полуотворенную дверь своей спальни. На следующий день все братья Чернышевы были арестованы по распоряжению Елизаветы Петровны. Последовало строгое следствие. Подверглись допросу и Екатерина с мужем. В начале августа Великокняжеской чете было приказано говеть, и Симеон Теодорский, ныне уже епископ Псковский, много расспрашивал каждого о том, что происходило между Великой княгиней и Чернышевыми. Поскольку между ними не происходило абсолютно ничего, епископ с удивлением задался вопросом, откуда же взялся сей навет на юную Екатерину. Весьма быстро она наладила переписку с Чернышевыми через своего камердинера Евреинова и несколько раз делала им передачи, о коих те просили. Через некоторое время братьев произвели в поручики и отправили служить в Оренбургский гарнизон.