Ривка Рабинович - Сквозь три строя

Что касается моей способности выполнить норму – условия для получения зарплаты, то на этот счет у меня были сомнения. Нормы на советских предприятиях всегда невыполнимы для нормального человека. По всей вероятности, я там ничего не заработаю и опять буду в полной зависимости от родителей. Где ты, желанная самостоятельность?

Когда мы вернулись домой, мама рассказала, что не только я одна мобилизована на кирпичный завод. Второй была Муся, дочь ее подруги, той, которая приходила к нам каждый день, вместе с мамой вязала разные вещи и обедала у нас. Та самая Муся, которая передала мне работу секретаря в школе. Она тогда говорила, что уходит на пенсию, но это была неправда, ей было всего сорок лет. Она была уволена по той же причине, по которой затем уволили меня – с целью направить ее на физическую работу. Она была самой старшей из мобилизованных; с учетом возраста ее послали не на лесосплав, а на «легкую» работу на кирпичном заводе.

Я была рада тому, что мне не придется ходить на работу одной. В понедельник утром мы вместе явились на наше новое место работы. Нам сказали, что мы будем делать кирпичи.

Трудно представить себе более примитивный процесс, чем принятый в производстве кирпичей. Израильский инженер покатился бы со смеху при виде этой так называемой технологии.

Каждой из нас выдали массивную керамическую форму, похожую на коробку из-под обуви. Внутренняя часть формы соответствовала величине кирпича. Возле дощатых рабочих столов стояли бочки, наполненные так называемым «раствором» – густой смесью глины и воды. С другой стороны стояли стеллажи из досок. Чтобы добраться до верхних полок стеллажей, приходилось пользоваться стремянками.

С помощью специальных ковшей нужно было наполнять формы раствором, стучать по его поверхности ковшом, чтобы раствор заполнил все углы (если один угол не будет заполнен, получится брак). С наполненной формой надо подниматься по стремянке к полке стеллажа и над ней перевернуть форму, постучать по ее дну и выбить из нее сырой кирпич, который останется на полке для просушки. Нам приказали начать с верхних полок стеллажей, а когда они заполнятся, постепенно переходить на те, что под ними.

Когда сырые кирпичи подсыхают, их снимают с полок и перевозят на тачках к печам для обжига. Это уже не входило в наши обязанности.

Мы стояли перед рабочими столами, словно две рабыни в древнем Египте. Работа у нас не спорилась. Главная проблема была в том, чтобы выбить глиняную смесь из формы и получить при этом гладкий и «красивый» сырой кирпич, без дефектов. В первые дни это у нас совсем не получалось. О норме мы даже не думали. В отчаянии мы обратились к более опытным работницам, и те поделились с нами «рационализаторским предложением»: прежде чем набивать смесь в форму, нужно протирать ее внутреннюю часть мокрой тряпкой. Из формы с мокрыми стенками глина выходит легче, не прилипает.

«Легкая работа» оказалась воистину каторжной. Не было шансов что-то заработать, потому что количество незабракованных кирпичей, которое нам удавалось изготовить за смену, было далеко от нормы.

Я сожалела о том, что живу на иждивении родителей, но положение Муси было гораздо хуже: она должна была содержать себя и мать. Высокая и крепкая женщина, намного сильнее меня, она очень старалась выполнить норму, но и ей это не удавалось. По окончании каждого месяца она ходила в контору и умоляла заплатить ей хотя бы часть зарплаты; ее жалели и выписывали какую-то маленькую сумму. Моя семья помогала ей и ее матери, чем только могла: мать ежедневно обедала у нас, а Мусе родители давали поллитра молока бесплатно и овощи с нашего огорода.

Работа на кирпичном заводе не была сезонной, и наша мобилизация не была ограничена каким-либо сроком. В течение бесконечных месяцев я работала на производстве кирпичей и много думала о своем будущем, о том, как выйти из этого нестерпимого положения. Было ясно, что нет никаких шансов найти в обозримом будущем «нормальную» работу. Напротив: в любой момент меня могут мобилизовать на работу хуже этой, например, на лесозаготовки, где рабочие живут в лесу, в бараках, далеко от дома.

Одна моя подруга, сибирячка по имени Валя, старше меня на несколько лет, проработала сезон на лесозаготовках и рассказала мне о том, что пережила там. Не только сама работа – условия жизни нечеловеческие: по пятьдесят человек в бараке, спят все вместе на длинных дощатых нарах, нет никаких условий для личной гигиены. Есть отдельные бараки для мужчин и женщин, но по ночам мужчины вламываются в женские бараки, и только очень сильные девушки в состоянии дать им отпор. Тех, что послабее, насиловали на виду у всех, и пожаловаться было некому.

Я знала одну женщину, в то время молодую девушку, рижанку, как и я, которая была мобилизована на лесозаготовки. Она жила в бараке, забеременела от бригадира и пыталась покончить с собой – порезала себе шею пилой, которой работала. Ее спасли: разрез оказался недостаточно глубоким… У нее родился сын.

Много лет спустя я несколько раз видела ее в Тель-Авиве. Она всегда носила блузки с высокими воротниками, скрывающими безобразный шрам на шее.

Мой брат уже учился в институте. Через год он будет преподавателем математики и физики. Я же застряла в черной дыре, из которой нет выхода.

Размышления привели меня к одному выводу: если я хочу вырваться из рынка невольников, которых перебрасывают с одной тяжелой работы на другую без всякой оплаты, то мне нужно выйти замуж и родить ребенка. Женщин, у которых маленькие дети, не мобилизовывали на принудительные работы.

Выйти замуж… Легко сказать, но почти невозможно сделать. В Парабели, правда, была небольшая еврейская община, но число холостых парней можно было пересчитать по пальцам одной руки. Возможность замужества с неевреем я отвергала. Мои взгляды интернационалистки, воспитанной на идее дружбы народов, очень изменились под влиянием кампании «борьбы против космополитов». К тому же замужество с неевреем было бы тяжелым ударом для моих родителей.

Только один раз я, поддавшись отчаянию, отступила от своего решения – и затем горько сожалела об этом.

Русским парням я не особенно нравилась. Был только один случай, после окончания школы, когда за мной ухаживал русский мужчина – да и это ухаживание, как выяснилось позже, преследовало целью не создание семьи, а связь без обязательств.

Это был брат моей подруги Жени, Анатолий. Я уже упоминала о нем: он вернулся с войны инвалидом, без ноги. Я чуть было не вышла за него замуж. К счастью, из этого ничего не вышло.

На протяжении лет я была своим человеком в доме Жени. Когда все мои товарищи разъехались, я иногда от скуки заходила поболтать с тетей Катей, ее мамой. Если Анатолий бывал дома, мы иногда играли с ним в шахматы. Ему было в то время двадцать шесть лет. Он был членом партии, имел хорошую работу – был главным бухгалтером в самом крупном учреждении села. Словом, он входил в состав сельской элиты.