Ривка Рабинович - Сквозь три строя

После окончания войны власти расформировали «трудармию», и все служившие в ней получили паспорта свободных граждан. Подавляющее большинство этих «демобилизованных солдат» были вольными гражданами до призыва. Власти каким-то образом потеряли среди этой массы Яшу Мейлаха, упустили из виду, что он по сути дела ссыльный и что ему не положен паспорт вольного гражданина. Во время роспуска часть, к которой он принадлежал, служила в Томске. Он решил остаться там.

Вскоре он познакомился с красивой девушкой, оказавшейся, по иронии судьбы, дочерью начальника городского отдела НКВД. Они полюбили друг друга и поженились. Немного странно, что отец невесты не слишком интересовался прошлым своего зятя.

Они зажили мирно и безмятежно в роскошной квартире начальника НКВД, у них родился сын – и вдруг пришло письмо из Игарки. Матери Яши удалось каким-то образом узнать, где проживает ее сын. В письме она умоляла, чтобы он устроил ей и ее дочерям перевод с крайнего севера в другое, более пригодное для жизни место, иначе они умрут там от голода и болезней. «Ты живешь теперь среди очень важных людей, – писала она, – и тебе, конечно, не составит труда добиться для нас перевода, чтобы мы жили недалеко от тебя».

Яша любил свою мать и сестер и не мог игнорировать отчаянную мольбу матери. Он обратился к тестю с просьбой о помощи.

Он дорого поплатился за этот шаг. Тесть, правда, согласился помочь и даже принял неожиданных родственниц на время в своем доме, но они обязаны были явиться в городскую комендатуру, подчиненную НКВД, чтобы отметиться и получить документы с новым адресом. В комендатуре им задали вопрос: «К кому вы приехали?» В разрешении на перевод было написано: «Для воссоединения семьи». Тут выяснилось, что Яша по сути дела тоже ссыльный. У него отняли паспорт и выдали вместо него удостоверение ссыльнопоселенца.

Это уже было слишком для начальника НКВД.

– Я не могу мириться с тем, что моя дочь замужем за ссыльным, – сказал он зятю. – Ты не рассказал нам правду о себе. Как ни прискорбно, я вынужден требовать, чтобы вы развелись.

Они развелись, и Яшу обязали платить алименты на содержание сына. Разгневанный начальник НКВД не разрешил семье Мейлах остаться в областном центре. Все вместе – мать, дочери и сын – были высланы из Томска в Парабель.

Прибытие новой семьи, да еще с тремя молодыми людьми, было событием для нашей маленькой общины. Все сразу взялись за оказание помощи в первоначальном устройстве. Семья поселилась сначала в землянке на окраине села, а затем в маленькой квартирке в длинном бараке, разделенном на несколько квартир. Во всех этих квартирах жили ссыльные еврейские семьи. Я была тогда ученицей, полностью погруженной в свои школьные дела, и прибывшая семья меня не очень интересовала.

Мать семейства, Ходая Мейлах («ходая» на иврите означает «благодарение»), начала работать прислугой в доме районного агронома. Все называли ее «мадам Мейлах» или «фрау Мейлах». Старшая дочь, Паша, устроилась на работу в пошивочном цехе артели «Металлист» и занималась там стежкой ватных одеял. Младшая дочь, Берта, была сразу мобилизована на какую-то принудительную работу. Яша поступил на работу в стройконтору и работал печником и каменщиком.

Семья Мейлах, несмотря на свою бедность и пережитые трудности, вдохнула свежую струю в жизнь еврейской общины села. Члены семьи были общительны и пользовались симпатией. Правда, было известно, что Яша любит выпивать с товарищами по работе, что он иногда занимает деньги и «забывает» вернуть долг – но люди относились к этому снисходительно, учитывая его прошлое, когда он в течение долгих лет скитался один, без дома и семьи. О нем говорили, что у него доброе сердце, и если попадет в хорошие руки, то станет другим человеком.

Мать, мадам Мейлах, была полной противоположностью моей маме. Она всегда была в хорошем настроении, улыбалась, не жаловалась. Не заботиться о будущем – таково было ее кредо. Если мои родители всегда были погружены в заботы, она относилась ко всему легко. Она любила поговорки: «Будет день – будет пища» и «Птицы небесные не сеют, не жнут и сыты бывают». Так как люди предпочитают видеть улыбающиеся лица, а не мрачные, она была в селе популярнее моей мамы.

Понятно, что мама не питала особой симпатии к семейству Мейлах. Папа же любил перебрасываться шутками с дочками семейства. У папы был веселый нрав, он легко сходился с людьми.

О жизни в Игарке Ходая Мейлах не любила говорить. Рассказала только, что она и дочери продавали одежду и старались покупать овощи, и это спасло их от цинги. Как раз Яша заболел цингой, хотя и не жил на крайнем севере: питание в «трудармии» было лишено витаминов. Он постепенно потерял все зубы и вынужден был пользоваться протезами.

Ходая Мейлах считала, что нужно организовывать развлечения для еврейской молодежи села, чтобы удержать ее от посещений районного клуба: там могут завязаться романы с вольными, а это чревато неприятностями. И в этом она отличалась от моей мамы, которая никогда не думала о развлечениях вообще и об особых нуждах молодежи в частности. Ходая была лично заинтересована в устройстве встреч молодежи: она надеялась найти женихов для дочерей, возраст которых приближался к тридцати.

Вечеринки для молодежи начали устраиваться даже в землянке, где семья Мейлах жила в первое время. Кто-то пожертвовал старый патефон, было собрано несколько пластинок. Главным содержанием вечеринок были танцы. Угощением был пудинг из картошки с луком, который пекла Ходая. Вечеринки пользовались успехом. Молодые люди изголодались по развлечениям и были рады забыть на несколько часов тяжелые условия своей жизни.

Постепенно вечеринки вышли из рамок одного дома, их стали устраивать в домах постоянных участников по очереди. Возник также обычай отмечать вместе дни рождения; в этом принимали участие и родители. Матерям очень хотелось присутствовать на молодежных вечеринках – смотреть, кто с кем танцует, кто прижимает партнершу к себе и кто сохраняет дистанцию… После этого есть о чем поболтать в течение всей недели. Молодые же были против присутствия пожилых: и без них тесно, к тому же неприятно танцевать, чувствуя на себе бдительные взгляды мам.

Я в этих вечеринках не участвовала, пока была ученицей: меня устраивали школьные вечера. До того, как мой брат уехал в Колпашево, мы с ним иногда ходили в районный клуб и танцевали друг с другом, никогда не приглашали посторонних. Ученикам было запрещено бывать в клубе вечерами. Молодые учительницы, приходившие в клуб, видели нас, но ничего не говорили и делали вид, будто не видят.

После окончания школы и особенно после получения отказа я тоже начала посещать молодежные вечеринки. Это привело к близкому знакомству с семьей Мейлах. Яша часто приглашал меня танцевать. Оказалось, что мы с ним учились в одной школе общества «Эзра» в Риге: я в первом классе, а он в девятом.