Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин

Семь лет воевала Россия. Фридрих был на краю гибели, готовился к самоубийству. Еще месяц протянулись бы военные действия, и Пруссия как страна перестала бы существовать. Соседи расхватали бы это государство на куски, не стало бы Германии, не стало бы этой вечной военной угрозы в Европе. Петр этого не понял. Ему важны были лишь свои интересы — он благоговел перед Фридрихом, радовался как ребенок, когда Фридрих преподнес ему орден Пруссии и звание генерала прусской армии. Он не понимал всю оскорбительность подобного положения. Даже Кирилл Разумовский в глаза дерзко сказал царю:

— Вы, ваше величество, можете отплатить Фридриху той же монетой, назначив его фельдмаршалом русской армии…

Петр не понял иронии, не понял крайней меры издевательства, заключенного в словах Разумовского. Что он мог понять в изощренном остроумии придворных, которые теперь уже открыто насмехались над императором, бросая фразы, за которые давно бы угодили под топор, не будь их царь так бестолков и непонятлив…

А Екатерина и Панин понимали друг друга почти без слов.

Двенадцать лет, прожитые в Швеции, стали для Никиты Ивановича серьезной школой. Урезанная до ничтожности королевская власть не стала для него идеалом, но сама возможность провести такие реформы в России казалась заманчивой. Как бросилась ему в глаза разница между Швецией с ее аристократической республикой и самодержавной Россией, где невыносимо холопство вельмож, наглость фаворитов и оскорбительные выходки Петра. Ни перед кем не высказывал он своих убеждений, осторожность была ему всегда присуща, но в беседах с великой княгиней указывал на необходимость реформ.

И Панин растолковывал Екатерине, как резко бросаются в глаза различия между государственным развитием Швеции и России. Как и Россия, Швеция была земледельческою страною, в Швеции тоже не развилась городская жизнь, потому что земли было много, торговля ограничивалась лишь вывозом сырого материала, а промышленность оставалась вполне кустарной. Но на этом и заканчивается все отличие. В других странах Европы только три сословия играли важную роль в политике — дворянское, духовное и городское. А в Швеции крестьянство играло также роль четвертого сословия — оно с древнейших времен пользовалось самостоятельными политическими правами. Низшее крестьянское сословие никогда не было в рабстве, и потому земледелие развивалось тут быстро и эффективно.

Конечно, и устройство государственное в России должно быть иным, чем в Швеции. Но король в Швеции управляет страной лишь с согласия государственного совета. А носителями верховной власти являются земские чины. Имей Россия государственный совет, многие ее нужды и заботы отпали бы, ибо одна голова хорошо, а три или четыре все лучше…

— Павел, — говорил Никита Иванович и смотрел на Екатерину.

— Да, — кивала она головой.

Павел был опорой ей, ее надеждой и устоем. Без Павла — она ничто, без наследника ее легко превратить в монашку, у которой ни имени, ни прошлого, ни будущего.

— Регентство или правление, — добавлял Панин.

Екатерина слегка кивала головой. Что ж, нет худа без добра, пусть уж лучше регентство или правление от имени Павла, чем монастырь или плаха. А там Бог даст…

— Гвардия, — добавлял Панин.

И Екатерина снова кивала головой. Да, без опоры на гвардию ей не быть императрицей. А гвардия — это Орловы. Пять братьев Орловых уже вовсю действовали в ее пользу. То чарку водки поднесут всем солдатам гвардии от имени матушки-императрицы Екатерины, то по рублю раздадут, то по фунту мяса на обед тоже от имени ее. Петр скупился на мелкие подачки и щедрости, никогда во все время его правления не удостоилась гвардия хоть какого-то подарка от него. А гвардейцы привыкли к подачкам с царского стола — сама Елизавета угощалась с ними обедами, приглашая во дворец своих детей, как она называла лейб-компанию, и они чувствовали себя безнаказанными, зная, что возвели ее на престол.

Петр приказал расформировать лейб-компанию, ввел вместо нее голштинские войска. Но старые волки еще остались в полках и подачки Екатерины воспринимали так, как полагалось — матушка мечтает взойти на престол. Разговоры, которые вели в полках все пять братьев Орловых, трудно было назвать заговором, но гвардия уже готовилась к тому, чтобы в любой момент опять «сделать свою царицу».

Теперь всю гвардию Петр приказал отправлять в действующую армию. Мало того, что придется опять воевать, да еще за Шлезвиг, о котором никто не слыхивал из русских людей, мало того, что союзником будет Фридрих, которого лупили и лупили, так он же еще и станет во главе этого войска, будет ими командовать. Оскорбительнее ничего нельзя было придумать. Гвардия роптала, открыто выражала недовольство, а Орловы подогревали эти настроения…

Словом, гвардия — да…

— Значит — Дашкова, — бросал, словно ненароком Панин, и опять Екатерина кивала головой. Ее деятельная подруга привлекала в ряды недовольных важных титулованных чиновников, знать, сливки общества, без них трудно что-либо предпринять…

— В кулак, — сжимал кулаки Никита Иванович, и Екатерина опять поражалась его уму и проницательности.

— И срок, — добавлял Панин.

Срок назначался. Но надо знать все, что происходит, иметь везде свей уши…

Они не разговаривали много. Сообщники понимали друг друга без слов. Но заговор был составлен. И они встали с самого начала во главе этого заговора. Даже если бы их услышал Порошин, шпион Петра, если бы все сорвалось, что можно было предъявить организаторам — Екатерине и Панину? Два-три слова. Криптография, как любила говаривать Екатерина. Умный, осторожный Панин не давал увлекать себя речами, он хотел действовать.

— Наследник должен быть в столице, — добавил он на прощанье.

Екатерина опять кивнула головой. Да, под рукой наследник, если что. И должен быть в столице. Сама она собиралась отъехать в Петергоф — Петр приказал там праздновать день его тезоименитства. Там должен был состояться парадный обед. И это после того, как при всех он громко обозвал ее дурой… Удивительно, неужели он действительно не понимал, что такие обиды не прощаются, что за такие слова придется отвечать?

С Дашковой Панину было проще. С ней он не стеснялся высказывать свои мысли. Да и в доме у Дашковой не было соглядатаев, которые во множестве водились при дворе. Казалось бы, Дашкова — сестра Елизаветы Воронцовой, мечтающей женить на себе Петра. В случае, если у Лизки все получится, свою долю богатств и власти получит и Дашкова. Мало того, дядя — канцлер, все под рукой. Мужа она постаралась отправить в далекую командировку — посланником в Турцию — выхлопотала поездку у дяди. Не хотела, чтобы в таких беспокойных обстоятельствах он оставался в столице. Почему она приняла сторону Екатерины — Панин и сам удивлялся, но знал, что они дружат давно и прочно. Екатерина часто заезжала на дачу к Дашковой, возвращаясь из Петергофа, и они много говорили о государственном устройстве, разбирали прочитанные книги и понимали, что мысли их сходны, что обе умны и проницательны. Порывистая и вспыльчивая Дашкова была немного сумасбродна, могла в одно и то же время думать о многом и действовать в разлад со своими мыслями, но, что она предана Екатерине, Панин не сомневался.