Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин

Корпус Чернышова вернулся в Россию нескоро. До его возвращения тянула Екатерина с расторжением мирного договора. Но вот русские перешли границу, и на следующий же день барон Гольц был выслан из России и повез в Берлин депешу — мирный договор разрывается, и Россия более не союзник Пруссии…

Оставила Екатерина в силе и инструкцию, данную майору Савину о безымянном узнике — содержать его снова в Шлиссельбурге, но из Кексгольма провезти через деревню Мурзинку — Екатерина хотела увидеть бывшего императора, возведенного на престол в двухмесячном возрасте. Потом она рассказала Панину о своих впечатлениях:

— Очень похож на Петра III, сыт и одет, прекрасно знает, кто он такой, и забот с ним еще будет много.

— Одну строчку добавьте к старой инструкции Петра, — посоветовал Панин, — буде кто решится вызволить его из крепости, живым в руки не отдавать.

Он еще помнил, как именем Иоанна хотела Ловиза Ульрика Шведская поднять бунт в России, чтобы сделать послушной свою соседку: ей льстил свой царь на троне могущественной России и покорение безо всякой войны северного врага. Он приложил тогда, в Швеции, немало сил, чтобы сплести огромную сеть, в которую и попалась Ловиза. Елизавета еще тогда пригрозила ей оружием и даже послала к Стокгольму эскадру. Корабли поманеврировали перед шведскими шхерами и, когда инцидент был исчерпан, спокойно удалились.

Он понимал, что иметь под боком такую фигуру — это всегда повод к заговору, к интригам соседей, враждебных России. Ему это было не нужно. Ему нужно было только одно, — так закрепить власть в России, чтобы она ограничивалась, как и в Швеции, но без тех склок и раздоров, что царили в шведском ригсдаге. Он мечтал об императорском совете, и д’Аржанто не так уж был не прав, говоря о конечных целях Панина. Да, ему нужно было, чтобы Россия встала на путь постепенных реформ, чтобы кончилось это проклятое раболепство, чтобы не приобретали власть над государем фавориты, а серьезные и важные мужи могли подсказывать государыне, решать вместе с нею государственные дела, чтобы случайное нашептывание любимчиков не влияло на жизнь и судьбу Отечества. Свободные крестьяне, как в Швеции, виделись ему, но он хорошо понимал, что дворяне сметут такую власть, которая даст крестьянам свободу. Рабство в крови у русского народа, сколько веков привык он кланяться, его в свободу и калачом не заманишь, но когда-то же надо начинать…

Никита Иванович не привык высказывать свои тайные мысли, но боль о народе всегда была его непрестанной болью. Он хотел видеть свое Отечество не только сильным, могущественным, но и цивилизованным, подобно другим странам Европы. Шведский опыт многому научил его. Но начинать надо с малого — хоть немного ограничить самодержавную власть. Это и государю помощь, и Отечеству защита…

Много обещала Екатерина уже в своем Манифесте о восшествии на престол — Панин принимал участие во всех ее законодательных актах и не преминул вставить следующие слова:

«Наиторжественнейше обещаем Нашим императорским словом узаконить такие государственные установления, по которым бы правительство нашего любезного Отечества в своей силе и при надлежащих границах течение свое имело».

Для Никиты Ивановича слова эти не были пустыми обещаниями. Он надеялся, что Екатерина приступит к созданию таких законов, которым могла бы и сама подчиняться, и что она доставит мудрым мужам, окружающим трон, возможность разделить с нею власть…

Он все еще верил императрице, поскольку знал, как шатки основания, по которым вступила она на трон. Она не имела прав на него, не могла быть законной его обладательницей. Но раз уж так случилось, Павел, его Павел со временем станет царем, а мудрые законы, принятые матерью, станут и для него ограничением…

И Никита Иванович засел вместе с Григорием Тепловым, давнишним секретарем Екатерины, за составление этих новых законов…

Но долго работать над ними ему не пришлось. Ко двору начали являться люди, отставленные Петром или Елизаветой, и странные фигуры объявлялись во дворце. Явилась Лопухина, немая, старая, сморщенная старуха, которую никто уже не узнал, явился граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Много ждал от этой встречи Никита Иванович. Он очень уважал бывшего своего начальника, хотя и не всегда поддерживал его проавстрийскую позицию. Бестужев опасался Турции, считал, что обезопаситься от нее можно только союзом с Австрией, давнишней противоборницей Османской империи. Он, Бестужев, и втянул Россию в эту ненужную ей войну за австрийское наследство.

Екатерина встретила Бестужева с большим почетом. Ему сразу же по приезде определили дом, в котором он должен жить, от двора доставляли стол, погреб и экипаж. Но главное, едва Екатерина увидела его в Летнем дворце, она пожаловала ему орден Андрея Первозванного и двадцать тысяч ежегодной пенсии. Он спас ее некогда от обвинений в государственной измене, а Екатерина не забывала старых друзей.

Никита Иванович почти не узнал старика. Ему, бывшему великому канцлеру, всесильному политику в Европе, всего-то шестьдесят восемь, но граф до того сдал в ссылке в своем родовом имении, что глядеть на него без жалости и сочувствия было нельзя. Руки его постоянно тряслись, казался Бестужев беспомощным стариком, а ходил, едва передвигая ноги. Где тот ловкий и деятельный царедворец, властный и высокомерный, которого знал Никита Иванович, всесильный министр иностранных дел, благодаря которому угодил Панин сперва в Данию, а потом в Швецию?

Но Никита Иванович хорошо понимал, что даже в таком состоянии Бестужев не сдаст позиций без борьбы, и с нетерпением ждал, чью сторону примет старик в ожесточенной возне возле престола, которая началась с первых же дней воцарения императрицы…

Бестужев остался приверженцем старой политики — крепкого союза с Австрией, и Никита Иванович был крайне разочарован. Как, не видеть изменений, которые произошли в Европе, не видеть, что война не принесла России ничего, кроме бедствий и разорения, что мир, заключенный Петром, перечеркнул все завоевания, России, впрочем, ей ненужные? Никита Иванович много размышлял об этом и не знал, что можно противопоставить политике Бестужева.

Алексей Петрович зачастил ко двору. Он часто и подолгу беседовал с Екатериной, наставлял ее, а всем окружающим, высокомерно подняв голову, как в прежние времена, объявлял, что императрица и шагу не ступит, с ним не посоветовавшись. Но сам Бестужев понимал, что ему нужны сильные покровители, и искал союза и дружбы с Орловыми…

Но оказалось, что и у Никиты Ивановича выявились союзники. Им стал граф Герман Карл Кейзерлинг. Он долго и давно, еще при Елизавете, был послом в Вене, считался единомышленником Бестужева, и поначалу Никита Иванович со страхом ждал приезда Кейзерлинга. Петр назначил его послом в Варшаву, но предупредил, что прежде Кейзерлинг должен заехать в Петербург. Граф так не торопился, что приехал в столицу уже после переворота.