Льюис Уоллес - Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима

На другой день Демедий собрал своих товарищей по академии Эпикура и, сформировав из них несколько групп, разослал всюду: в Галату, в города по Босфору, на западный берег Мраморного моря, на острова, даже к Белградскому лесу. Он сделался героем дня.

Когда князю Индии доложили после полудня о том, что византийцы не хотели возобновлять поиски, он сказал недоверчиво:

— Как? Десять тысяч золотых не могут подстрекнуть их? Да они уже десять лет не видали такой суммы в своей казне.

Прошел еще час, и весть о совершенной неудаче второго объявления привела в ярость старика.

И только рассказы о поисках, которые вел Демедий, утешали князя Индии.

В конце дня слуги доложили, что пришел какой-то молодой монах и просит впустить его в дом.

Князь Индии уже давно слышал от Лаели о Сергии и потому с любопытством рассматривал русского послушника.

Волнуясь, тот говорил князю Индии о своих предчувствиях, что Лаель где-то в Константинополе, и просил дать ему в помощники великана Нило.

— Признаюсь, мне плохо верится в эти поиски, — отвечал старик, с любопытством глядя на русского послушника, но все же приказал Сиаме позвать Нило.

— А ты знаешь, как я объясняюсь с ним? — спросил старик.

— Да.

— Но не забывай, что он понимает приказания только по движению губ говорящего, а потому в темноте невозможно с ним объясняться.

Когда явился Нило и почтительно поцеловал руку своего господина, то князь Индии сказал:

— Это послушник Сергий. Он полагает, что может найти молодую княжну, и желает, чтобы ты ему помог. Ты согласен?

Негр кивнул головой.

— Лучше бы ему надеть греческую одежду. Он тогда менее обращал бы на себя внимание, — посоветовал Сергий.

Через несколько минут Нило преобразился в византийца. От прежнего наряда сохранился лишь голубой платок на голове.

Когда Сергий и Нило ушли, князь Индии остался один в своем опустевшем доме и предался самым мрачным мыслям. Он уже почти отчаялся отыскать Лаель, и теперь его занимала мысль о мести.

Мысленно перебрав всех, кто мог остановить поиски, он вдруг понял, кто же обладал в Константинополе такой властью, и заторопился во Влахернский дворец.

Император согласился его принять, и вскоре князя Индии ввели в тронный зал.

— Я не буду злоупотреблять твоим доверием, государь, — сказал князь Индии после приветствий. — Я знаю, какая тяжелая ответственность лежит на тебе. Что значит с твоей заботой о благе империи мое горе? Ты, государь, сделал для поисков моего ребенка все, что мог, но у меня в Византии есть сильный и могущественный враг. Вчера все сочувствовали мне, весь город вел поиски, а сегодня, хотя я предложил нашедшему гору золота, все оборвалось. Кто мог остановить всех людей? Только тот, кто меня ненавидит, кого я оскорбил. Кого же я оскорбил? Государь, позволь мне назвать того, кого я считаю своим врагом.

— Говори, князь, не бойся ничего, — кивнул император, тронутый горем старика.

— Здесь, в твоем присутствии, я проповедовал о братстве всех верующих, о новой вере в единого Бога. Но, как ты помнишь, многие угрожали мне, так ты даже стал защищать меня. Это они возбудили всех против моей дочери. Этот мой враг — церковь! — почти крикнул он.

— Глава нашей церкви, — отвечал спокойно Константин, — сидел тогда рядом со мною, и он не прерывал тебя, не угрожал тебе;

— Ты, государь, глава церкви, — поклонился старик.

— Нет, князь, ты ошибаешься. Я — сын церкви, но я не ее глава.

Князь Индии побледнел, но через минуту он пересилил свое волнение и произнес с видимым спокойствием:

— Прости, государь, что побеспокоил, и позволь мне уйти. У меня очень много дел.

Константин наклонил голову в знак согласия.

Князь Индии снова поклонился, а затем выпрямился во весь рост и, сверкнув глазами, произнес:

— Государь, ты мог восстановить справедливость, но ты этого не захотел. Ты мог выбрать одно из двух: повелевать церковью или предоставить ей повелевать тобою. Ты выбрал последнее — и ты погибнешь, а вместе с тобою погибнет и твоя империя!

С этими словами он поспешно направился к дверям среди общего изумления, но, не дойдя до них, он вернулся, преклонил колени перед императором и прибавил прежним тоном беспомощного отчаяния.

— Государь, ты мог спасти меня и не захотел, но я тебя прощаю. Вот, — прибавил он, вынимая из кармана громадный изумруд, — я оставлю тебе этот талисман. Он принадлежал царю Соломону, сыну Давида, я нашел его в гробнице Хирама, царя Тирского. Он твой, возьми его, но достойно покарай похитителя моей Гуль-Бахар. Прощай, государь!

Прежде чем присутствующие пришли в себя от удивления, он положил драгоценный камень к ногам императора и быстро удалился из залы.

— Этот человек сошел с ума! — воскликнул Константин.

Вернувшись домой, князь Индии еще не успел войти к себе в комнату, как ему доложили, что кто-то уже давно желает его видеть.

Вскоре в комнату вошел человек с загорелым лицом и в одежде простого рыбака.

— Ты князь Индии? — спросил он на прекрасном арабском языке и с таким достоинством, как будто он всегда жил при дворе.

Старик молча поклонился.

— Ты князь Индии, друг султана Магомета? — повторил вошедший.

— Султана Магомета? Ты ошибаешься, сына султана Магомета.

— Нет, султана Магомета.

В глазах князя Индии мелькнула радость, которую он не знал уже два дня.

— Прости, князь, — продолжал незнакомец, — что я в такой одежде, но мой повелитель приказал прибегнуть к этому переодеванию. Я принес тебе письмо.

Он вынул из-за пазухи бумагу и подал ее с поклоном. Князь Индии развернул пакет.

«Магомет, сын Мурада, султана султанов, князю Индии.

Я вскоре возвращаюсь в Магнезию, мой отец, — да сохранит его молитва пророка, всемогущего пред Богом, — быстро ослабевает физически и умственно. Али, сын Абед-Дина Верного, обязан в тот самый момент, как великая душа моего отца перенесется в рай, прискакать к тебе с быстротой ветра и передать тебе нечто, что ты, конечно, поймешь».

Прочитав эту записку, князь Индии прошелся по комнате взад и вперед, чтобы собраться с мыслями, и потом сказал:

— Что ты привез мне, Али, сын Абед-Дина Верного?

Турок отстегнул медную пряжку, которой была закреплена одна из его сандалий, и, вынув оттуда крепко свернутую атласную желтого цвета ленту, подал ее князю.

— Вот, что я привез. Слава Аллаху, я исполнил свое поручение.

Развернув атласную ленту, князь Индии увидал на ней странную диаграмму.

— Сын Абед-Дина, — произнес он, — это гороскоп, но не о рождении, а о смерти.

— Мой повелитель был уверен, что ты это подумаешь, — отвечал турок. — Но он справедливо говорит, что смерть его отца должна считаться моментом его восшествия на престол, а потому и гороскоп его жизни должен начаться с гороскопа смерти его отца.