Льюис Уоллес - Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима

Сторож сдержал свое слово и пришел утром, чтобы поправить лампы и спросить, не желает ли она чего. Снова разыгралась сцена отчаяния и мольбы, снова он бежал, повторяя про себя:

— Ох уж эти женские слезы.

Однако, вернувшись вечером, он нашел ее более спокойной и уже думал, что она привыкает к своему положению. Но, увидав его, она по-прежнему стала умолять выпустить ее на свободу, и он в третий раз обратился в бегство.

Во вторую ночь она чувствовала такое утомление, что инстинктивно легла на кровать и заснула. Сколько времени она спала, трудно было определить, но сон подкрепил, и она уже могла думать теперь более или менее осмысленно о своем положении. Ее более всего удивляло, что князь Индии и Сергий не принимали мер к ее освобождению. Мало-помалу ее мысли начали путаться, и она впала в полузабытье.

Услышав звук весел и почувствовав, как пол комнаты заколыхался, она присела на кровать, удивляясь, зачем вернулся сторож. Но у двери послышались шаги, и чья-то непривычная рука начала медленно отпирать замок.

Она вскочила, думая, что ее нашли, что это входит отец, но тотчас снова упала на кровать.

Дверь отворилась, и вошел Демедий.

Не поворачивая лица, он вынул ключ из замка, вставил обратно с другой стороны и запер дверь. Она видела только руку в перчатке, и хотя сначала не признала Демедия, но для нее стало ясно, что это не отец.

Он вел себя как дома. Он вынул ключ из замка и спрятал его, а потом подошел к зеркалу и стал спокойно охорашиваться. Он снял шляпу с перьями, поправил себе волосы, снова надел ее, снял перчатки и засунул их за пояс, рядом с большим кинжалом.

Притаив дыхание, Лаель следила за всеми его движениями, недоумевая, знает ли он о ее присутствии. Отойдя от зеркала, он пошел прямо к ней и остановившись, снял шляпу.

— Вероятно, дочь князя Индии не забыла меня? — сказал он.

Молодая девушка тотчас поняла все и в ужасе забилась в угол кровати. Ее широко раскрытые глаза дико смотрели на него, словно перед ней явилась смерть.

— Не бойся, — произнес Демедий нежным голосом, — ты никогда не была в меньшей опасности, чем теперь.

Она продолжала молчать, и ее пристальный взгляд выражал все тот же смертельный страх.

— Я вижу, что ты меня боишься, — продолжал он, — но позволь мне сесть возле тебя, и я расскажу, где ты, зачем ты здесь и кто тебя доставил сюда… Нет, позволь мне лучше сесть у твоих ног… Я буду говорить не о себе, а только о моей любви к тебе.

Она продолжала молчать, и ее взгляд показался ему теперь таким страшным, что он невольно вздрогнул и подумал, что она в таком положении или может наложить на себя руки, или сойти с ума.

— Скажи мне, княжна, обходится ли с тобою приставленный к тебе человек с должным уважением? Если он посмел чем-нибудь тебя оскорбить или святотатственно к тебе прикоснуться, то только скажи, и я его убью на твоих глазах. Вот посмотри, я для этого взял кинжал.

Она не произнесла ни слова и не изменила своего пристального взгляда.

Ему становилось нестерпимо странное и глупое положение, в котором он находился. Он приготовился к сцене слез, гнева, оскорблений, упреков, но это безмолвное отчаяние приводило его в тупик.

— Неужели я должен говорить с тобою на таком расстоянии, — произнес он, выходя наконец из терпения. — Ты знаешь, что я могу силой добиться того, о чем униженно прошу тебя.

И эта угроза не подействовала на молодую девушку.

Он тогда прибегнул к новой уловке.

— Что это! — воскликнул он, бросая удивленный взгляд на столовую и подходя к ней ближе. — Ты ничего не ела. Два дня твои хорошенькие губки не прикасались ни к еде, ни к вину? Я этого больше не дозволю.

Он положил на тарелку печенье, налил красного вина в кубок и поднес ей то и другое, преклонив колени.

Она вскочила, бледная как полотно.

— Не подходи! — произнесла она громким, резким голосом. — Это твой дворец, ты вошел в него со своим ключом. Выведи меня отсюда и возврати отцу.

Она произнесла эти слова как бы в припадке сумасшествия. Но Демедий был доволен и тем, что принудил ее говорить, а потому спокойно поставил на стол тарелку и кубок, вернулся к ней и произнес:

— Я буду повиноваться тебе во всем, исключая это: я ни за что не возвращу тебя отцу. Я доставил тебя сюда из любви к тебе, не только рискуя всем на свете, но даже погуби свою душу. Сядь и выслушай меня. Мы молоды, и лучшие годы жизни к нашим услугам. Зачем мне прибегать к насилию и терять терпение. Ты в моих руках, и никто не отобьет тебя от меня. Ты здесь далеко от всего мира, и я один могу тебя здесь видеть днем и ночью. Ты не знаешь, какой врач время. Он может излечить все недуги души и ума. Проходит месяц, проходит год, проходят годы — и все изменяется, ненависть уступает место любви. Вот я, княжна, и выбрал время своим орудием. Мы вместе с ним добьемся…

Он не окончил фразы. Что-то тяжелое ударилось о плот, и он заколыхался. Демедий инстинктивно схватился рукой за кинжал. В ту же минуту послышалось сперва легкое прикосновение к замку в двери, а потом чья-то рука с силой потрясла ее.

— Мерзавец, я его научу! — воскликнул Демедий.

Снова плот затрясся, и дверь, сорванная с петель, грохнулась на пол.

Демедию нельзя было отказать в храбрости. Он ничуть не испугался, а вытащил кинжал и заслонил собою Лаель. Еще секунда — и перед ним стояла мощная фигура Нило.

Колоссальная черная фигура Нило, с которой вода стекала большими каплями, его пестрая одежда, блестящие белые зубы и сверкающие глаза произвели на Демедия потрясающее впечатление. Ему показалось так же, как прежде сторожу, что из преисподней явился дух мщения. Однако он не испугался и, надеясь на свой кинжал, приготовился к борьбе.

Пока противники пристально смотрели друг на друга, Лаель, узнав негра, с криком радости бросилась к нему. Демедий инстинктивно протянул руку, чтобы ее удержать, но этим воспользовался Нило и схватил его за руку с такой мощью, что грек дрогнул всем телом, шляпа свалилась с его головы, а кинжал грохнулся на пол. Но он еще не сдавался, и другой рукой хотел ударить ключом по голове. Это ему, однако, не удалось, и его рука попала в такие же тиски, как первая, кости хрустнули, он побледнел как полотно, а глаза едва не выскочили из орбит. Тут мужество его покинуло, и в нем недостало храбрости гладиатора безмолвно встретить смерть.

— Спаси меня, княжна, спаси меня! — воскликнул он. — Вели ему оставить меня, а то он убьет меня.

— Оставь его, Нило, оставь ради меня! — воскликнула Лаель, забыв зло, сделанное ей. Но негр, был глух.

Если бы он даже слышал ее просьбу, то вряд ли исполнил бы ее, так как он боролся с врагом не только своим, но и своего господина, а к тому же в минуту торжества он был безжалостен. Не слыша слов девушки, он с диким победным криком схватил Демедия, вынес его из двери на лестницу плота и, взяв за волосы опустил в воду, где держал, пока… пока считал достаточным.