Александр Быков - Чепель. Славное сердце

Присяга как раз на заврашний день готовиться. Святой день Трибожий*. По всему великому нашему народу от Лабы до Волги от Северных до Южных морей в этот день заранее набранных юнцов отдадут в воинское ученье, а кто выдюжил год испытаний, посвятят в воинов. В полдень, когда трижды светлое Солнце поднимется в зенит, яростно зазвенит колокол-набат. Загудят побудными, призывными голосами боевые трубы. Все застынут в торжественном строю со знамёнами. Солнечная Белая Сила! И так тысячи лет! Гордись, Потомок!

Ну, а пока за сегодня ещё много дел надо переделать.

Белая Вежа — небольшая хорошая крепость. Каменная башня тринадцати саженей высотой! Высоченная. Поперёк — круглая, девяти саженей. Широченная. Построена из белого речного камня на извести с яичным белком. Вечная, кажется. Светлого цвета, почти белая. Строили всем миром пять лет, давно, при молодом тогда ещё князе Године Рекуновиче. И уже тридцать один год она стоит грозным стражем всей окрестной земли. Возвышается над верхушками многих деревьев. И вся земля стала прозываться по ней «Беловежская». Стоит вежа посреди дремучих и местами непролазных вековых лесов, и леса прослыли «Беловежская пуща». Сокрытая от многих глаз, крепость и городок вокруг неё — передовой заслон русов перед ляхами и перед ятвягами, стоит посередь важных дорог. Пограничье. Помежевье. Конечно, и западнее и севернее есть небольшие заставы, но, в случае чего, они серьёзного сопротивления оказать не могут, могут только зажечь тревожные огни. Суровая правда.

Бывали набеги. Одинадцать лет назад ляхи подступали небольшою силой сотни в две, когда Годин с юными сыновьями и с дружиной ходили помогать Городненскому Витеню Яросветовичу против ятвягов. Тогда воевода Лютобор с полусотней отражал находников. Но, говорят, не столько тогда сражались, сколько лаялись-бранились. Наши — сидя в башне, а ляхи — с приличного расстояния, чтобы стрелами не попа̀ли. Лютобор их тогда стращал греческим огнем всех спалить, ежели пограбят поселение. Мол, тут у него лежит этого греческого огня сто бочек и перевес* есть для метания. «По хорошему пока говорю — пойдите восвояси. Никого не трогайте, и я вас не трону! Только попробуйте тронуть кого, всех спалю огнем!!!» Ляхи поверили или нет, никто не знает. Может, и поверили, с греческим огнём знакомиться на своей шкуре не захотели, а может, скорого возвращения князя с войском остереглись. Но постояли-постояли и ушли, почти никого так и не тронув. Огня греческого тогда запасено не было. А воеводу Лютобора стали потихоньку, но не со зла, конечно, а скорее полюбовно, называть Горыныч. Это же надо придумать — огня нет, а он всех собирается спалить! Откуда только и браться будет этот огонь? Поди, из себя из пасти изрыгнёт, аки Змей Горыныч! Или ещё каким местом? Долго смеялись потом.

Приходили ятвяги много раз, но большой беды не чинили. Видят крепость и на рожон не лезут — пущи нехоженой вокруг — охоться, сколько пожелаешь.

Нападали угры три раза. Отбивались тяжело. Половцы приходили один раз, невесть откуда прикатили, зубы обломали и туда же укатили. Викинги ни разу не совались — и далековато, и не ихнее это дело крепости брать. Они норовят лёгкую добычу взять да побыстрее.

Теперь вокруг башни проходит круговая стена, охватывая управу городскую с площадью, княжеский дом, дома воеводы, сотников, торговый дом, тюремный погреб, дружинные конюшни, склады и амбары, две криницы и прочие нужные постройки. Стена каменная с двумя воротами с решётками, в десять углов, на углах небольшие башенки. Но невысокая стена — где в три, в две с половиной, а где и вообще в две сажени. И не очень мощная — толщиной в три пятых, у ворот и на углах в две трети сажени. Подпорки позади стены и помосты деревянные. И наверху деревянными кольями нарощено ещё на одну-полторы сажени.

Вся крепость на небольшом холме, который ещё и специально насыпали. Перед стеной ров саженной глубины. Во рве вода наполовину — сама просочилась. Стройка каждый день продолжается. Заступы копают, землицу кидают. Пилы шумят, топоры стучат. Брёвна пилят-рубят. Груда строительных камней внутри крепости внушительная. Каждый день две-три новых повозки сюда привозят, и каждый день отсюда две-три повозки в стену вкладывают, утолщают, возвышают. Камней-то больших вокруг немного, гор нет, везде собирают камни. Но как стена прибывает почти не заметно. Она же длинная — пять тысяч шагов!

И Бранибор вместе с другими сотниками вслед за князем и воеводой Лютобором каждый день ходят, смотрят, где и насколько стена прибыла, какое окошечко сделали, какую бойницу, прочны ли помосты, хороши ли навесы. На стену лезут, рассуждают, как лучше в случае беды обороняться, хорошо ли видно с башенок, кусты-деревья порубить, что повырастали за год, за которыми не просматривается местность вокруг. Хорошо ли устроены места для огня, места для смолы, места для метательных камней, места для греческого огня! Теперь стараниями Горыныча греческого огня этого — хоть отбавляй. И есть машина-орудие «перевес», которым можно этот огонь в горшках швырять за стену далеко в неприятеля. Большущее орудие, чудно̀е. А огонь греческий, конечно, не из Греции, секретов своих никто не раскрывает. Это тутэшние, свои умельцы долго голову ломали, секретный рецепт составить старались, думали. И додумались! Ингредиенты составные довозили по морю Русскому да по Бугу из Тьмуторакани. Серу, селитру… ещё кой чего. В Берестье с реки перенимали секретно. Правда, сама эта чёрная мазута на воздухе просто так не загорается, по сравнению с настоящим греческим огнём. Это даже хорошо, сгорела бы ненароком. Но ежели поджечь, займается знатно! Некоторые говорили, что надо бы эту мазуту называть по-своему по-особому «беловежским огнём», но другие сказали: «Немного чести. Чтобы что-то доброе было, а так — людей смалить, можно и не задаваться!» — и своим рассуждением перевесили. «Греческий огонь» — пусть и остаётся «греческий».

Намечают воеводы, рисуют на досочке, где надо будет устроить в дальнейшем башни. Какие на башнях лучше орудия поставить. В погреба спускаются считают припасы: сколько можно в осаде продержаться. Сколько воды в глиняных бочках-великанах в землю вкопанных. Родничок бьёт ли, в каменной рубахе заточён, да как незаметно в лес вытекает. Сколько зверины-солонины в холодных складах. Сколько зерна-овса-ячменя-гречи-ржи-пшеницы в сухих закромах. Сколько другого прочего лежит да не портится. А среди прочего — около десяти средней величины дубовых бочёнков. Остановяться. Порох! Постоят. Попыхтят. Хорошо ли, что купили? Должно быть хорошо. А может зря деньги выкинули на ветер? На ладонь опять чёрно-серый порошок из бочёнка насыплют, понюхают, на язык попробуют. Плюнут. Бранибор говорит: «Надо-надо! Баню-то как мы подорвали на испытание!» Горыныч: «Очень хорошо подлетела! Ха-ха! Чтоб наши вороги так подлетали, туды их в печень!» Все тут над этим воспоминанием погыгычут — у мужчин свои игрушки.