Вильхельм Муберг - Ночной гонец

— И староста пошел?

— Они все пошли. Их выгоняли из домов по одному. Староста пошел первый.

Сын, помрачнев, смотрел на мать. Староста ходил с фохтом по домам, продолжала матушка Сигга, он говорил, что пойдет по доброй воле на барщину, и давал совет другим сделать то же самое. Никто не пытался обороняться, кроме Класа Бокка, который схватился за свой мушкет. Но слуги Клевена избили и уволокли старика.

— Сколько людей было с Ларсом Борре?

— Четверо. Он сам пятый.

— А наших одиннадцать. Неужто одиннадцать не могут выстоять против пятерых?

— Они грозили каждому пистолем.

— Разве из-за этого уступают свое право? Разве пистолем уничтожишь правду?

Гнев обуревал мать Сведье, дрожащие жилистые руки не слушались ее:

— Трус недостоин правды. Тот, кто не стоит за свои права, нестоящий человек.

— И староста давал им совет покориться? Плохо же я знал отца Ботиллы.

— Ты и всех их плохо знал.

— Кроме Класа Бокка. Но всему виной староста. Крестьяне послушались его совета.

Сведье не видел сегодня на пашнях брендсбольских крестьян. Но они не отсыпались после вчерашнего пира. Они бросили пахать свои поля и ушли пахать помещичье поле. Теперь он знает, где они. Ему нет нужды искать их на каком-нибудь тайном сходе, где они собрались, чтобы сообща постоять за свои права.

Не лежит у него больше душа к односельчанам, к друзьям и соседям. Нет у него больше к ним веры! Он протянул им руку, руку честного человека, а чем они ответили ему?

Сведьебонд постоял в задумчивости, а потом направился к двери:

— Какое мне дело до того, что другие нарушили клятву! Пускай другие и обесчестили себя, но я своей чести не посрамлю!

Матушка Сигга стала на колени перед очагом и принялась вздувать огонь под котлом с кашей. Она дула изо всех сил, напрягая свою иссохшую грудь, точно хотела излить весь свой гнев на пламя очага. Но очаг в ответ метнул на нее дымом; у нее защипало глаза, и она принялась тереть их костяшками пальцев.

— Стало быть, нас и того меньше, — сказал Сведье.

— Меньше? — переспросила мать. — Ты остался один.

— Нет. При мне мое право.

Чужие кони стоят на привязи у ворот Сведьегорда, откормленные, холеные господские кони. Но Сведьегорд поставлен посолонь; лучи солнца освещают мотыгу на коньке кровли — родовой знак, возвещающий всему миру, на чьей стороне правда.

Твердость вернулась к Рагнару Сведье. Право осталось при нем, и это право нерушимо. Он может сам решать свою судьбу. Он не поступится свободой из-за того, что другие от нее отреклись. Он все так же дорожит своей свободой, пусть трусам она и ни к чему.

С улицы донеслись мужские голоса. Матушка Сигга прислушалась и встала с колен:

— Обратно идут. Опять тебя ищут.

— Ну, так на сей раз не зря явятся. Застанут дома хозяина Сведьегорда!

Сведье встал посреди горницы. Ни один мускул у него не дрогнул.

— Лошадей привязывают. Сейчас зайдут в дом.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился Ларс Борре. Позади него стояли Нильс Лампе и Сёрен Галле, наемные рейтары Клевена.

При виде их Сведьебонд не шевельнулся; он точно прирос к полу, раскачивая в правой руке топор. Матушка Сигга стояла у очага; ей в глаза попал дым, и она терла их. Увидев бонда в полном боевом вооружении, фохт застыл на месте, выпучив глаза. Выходит, здесь его ждали! Никто как будто не собирался силой врываться в дом к Сведье. А если бонд стал на страже, то, стало быть, замышляет дурное против него, фохта. Но с ним лучше лаской, чем таской. Ничего не нужно делать сгоряча.

Фохт и крестьянин стояли друг против друга в семи-восьми шагах.

— Ты, видно, ждешь недобрых гостей, Сведье? — кротко спросил Ларс Борре.

— Говорят, чужие объявились в деревне, — ответил Сведье.

— Мы не чужие. Мы слуги твоего хозяина.

— Не знаю я никакого хозяина. Что вам от меня надо?

— Убери-ка мушкет и топор, Сведьебонд! На барщине тебе оружия не надобно.

— За каким делом явились вы ко мне в дом?

— Крестьяне господина Клевена должны идти на барщину.

— Я не крестьянин Клевена.

— Отныне ты под его властью.

— Нет надо мной ничьей власти!

— Ты пойдешь с нами!

— Проваливайте отсюда! — закричал Сведье. — Нечего вам тут делать!

Ларс Борре стоял в нерешительности перед строптивым крестьянином, не успев переступить порог. Это тот самый крестьянин, что корил его когда-то неверной мерой. С ним надо обойтись построже, добром с ним не сладить. Похоже, что нрав у него буйный и необузданный. Он, видно, затевает какую-то хитрость. Само собой, пустить в ход оружие он не осмелится, но все-таки не стоит приближаться к этому головорезу, покуда его не обезоружили.

Оба рейтара стояли сзади и с любопытством наблюдали за всем из-за спины фохта.

— Стыда у тебя нет, холоп! — заревел Борре. — Подавай сюда оружие!

— На что тебе мое добро? Или твой господин послал тебя грабить?

— Это было уж чересчур.

— Ну, берегись!

— Сам берегись, если учинишь насилие в моем доме! Мушкет-то у меня заряжен!

Сведье поднял топор и вскинул мушкет.

Тут Борре понял, что дал маху. Ему надо было сперва послать в дом слуг с пистолями. Он отступил назад и, прислонясь к косяку, сделал знак своим людям, чтобы они прошли в дом. Этого гордеца надо проучить. Затевает свару, так пусть на себя и пеняет.

Стоя у очага, мать Сведье следила за этой немой сценой.

Сведьебонд вскинул топор:

— Проваливайте отсюда, насильники!

— Взять его! — приказал фохт.

Нильс Лампе стоял впереди и первым кинулся в дом. Не успел он сделать и двух шагов от порога, как топор Сведье просвистел в воздухе и с хрустом вонзился рейтару в плечо. Тот, как подкошенный, свалился в угол, где стояла метла. Сёрен Галле хотел было ринуться вслед за ним, но споткнулся о его тело и упал. Фохт, стоявший за ними, взвел курок пистоля. Но не успел он нажать его, как прогремел выстрел из мушкета Сведье. Пуля застряла в косяке всего лишь в нескольких вершках над головой фохта. Когда Сведье целился, фохт пригнулся и тем спас свою жизнь.

Сведье бросился к топору, но фохт уже был за дверью. Уцелевший рейтар поднялся и, увидев, что он стоит один под угрожающе занесенным топором, опрометью ринулся вон из дома. Нильс Лампе не смог подняться и с руганью и проклятиями уполз на четвереньках вслед за другими.

Матушка Сигга и Сведье опять остались в горнице одни. Мать Рагнара, молча наблюдавшая за этой стычкой, обернулась к очагу и увидела, что огонь под котлом вот-вот погаснет.

Она снова опустилась на корточки и стала дуть на тлеющие угли. Сведье вытащил шомпол и медленно и старательно забил заряд в мушкет.

— Убрались! — сказал он.

— Видела, — ответила мать. — Ты дрался с ними. Бог послал тебе удачу.