Вильхельм Муберг - Ночной гонец

И только когда они шли посидеть в сторонке на корточках, чтобы воспользоваться оставшимся им правом на эту вольность, они осмеливались говорить: «Пойду-ка прокачу фохта!» На такие слова не было запрета. За них не накажут. Ведь нельзя карать за то, что хочешь услужить человеку, которого помещик поставил над тобой. Услужливость не считается строптивостью и непокорством. Крестьяне барщинной деревни обнищали, их ободрали как липку, но тут уж они были услужливы. Тут уж им рвения было не занимать. Вскоре ни один не свершал этой вольности без того, чтобы не воскликнуть от души: «И славно же я прокатил фохта!»

В этих словах давали они волю своему чувству к человеку, который был поставлен над ними, в этих словах выражали они свою преданность господину и помещику.

Они осторожно выбирали слова и держали про себя сокровенные думы, покуда тайком не сойдутся все вместе, чтобы потолковать всем миром о своих бедах.

От обильной влаги прела в скирдах рожь. Но однажды, когда дождь лил как из ведра, по деревне пронесся жалобный визг, который шел со Сведьегорда. Сквозь шум дождя его услышала вся деревня, и кто-то грустно сказал: «Жаль, что это не Борре кричит». То был поросячий визг, а не предсмертный крик человека. В Сведьегорде кольцевали борова, который принадлежал беглому крестьянину.

В тот день крестьянам объявили, что налог на масло в нынешнем году прибавился на фунт, а на озимую рожь — на четверик. Эту прибавку велел взимать с них помещик в уплату за вину Сведье: им надлежало возместить ущерб за увечье господского батрака Лампе. В Убеторпе не было усерднее холопа, чем Лампе, но ему раздробили плечо и он целое лето не будет работать на барщине. Никто не удивился, что Клевен разгневался и потребовал соблюдать помещичьи права. И, хотя запустил топором в наемного рейтара лишь один крестьянин, надо было наказать всю деревню, чтобы другим крестьянам неповадно было поступать как он. И подати-то увеличили только для того, чтобы уберечь мужиков от судьбы Сведье.

В этот дождливый день от мякинного хлеба крестьяне маялись животами:

— Пойду-ка прокачу фохта…

Злило господина Клевена и то, что этот головорез все еще разгуливал на свободе в лесу. В грамоте из Стокгольма, с сословного собора, Клевен повелел идти облавой на лесного разбойника Сведье, коего должно незамедлительно схватить и предать суду, как беглого.

Хлопотным оказалось это дело для Ларса Борре: леса тянулись без конца, и для облавной цепи не хватало мужиков. Да и откуда ему было взять людей в самую-то страду? Когда было сухо и светило солнце, хлеб убирали всей деревней. Спелый хлеб надо было жать, беглых преступников ловить, но каждому делу свой черед, и разом их не сладить. А оба дела не терпели отлагательства. Но сперва надлежало изловить в лесу беглого Сведье, потому что если он не будет наказан, то это взбудоражит брендебольцев. И так уж поговаривали, что насильник поступил по справедливости, изувечив Нильса Лампе. Не упрячет он Сведье под замок — бог знает, что они тогда заберут себе в голову.

Однако неразумно было бы силой гнать крестьян в облаву на лесного разбойника. Собака, загнанная в лес хлыстом, зайца не возьмет. Борре хотел, чтобы люди пошли облавной цепью без принуждения. Но прежде он решил испытать преданность брендебольцев их доброму помещику и сказал им:

— Из-за этого насильника Сведье вам один убыток. Вы расплачиваетесь за его беззаконие. Так не хотите ли по доброй воле помочь своему господину изловить этого бродягу?

Они уклонились от ответа, не сказав ни да, ни нет. Но у каждого нашлась отговорка: у одного нога болела, у другого — живот, а многие говорили, что теперь, мол, страда. Только оружейник Бокк сказал ясно и прямо, в открытую: ни один честный человек не пойдет в лес охотиться на своего собрата. При этом другие так хитро переглядывались, что казалось — все они заодно с оружейником.

— Чертовы лежебоки! — рявкнул фохт на строптивых крестьян.

— Откуда взять людей на облаву? Батраков в Убеторпе и так в обрез, а леса бескрайние.

Но тут к Борре подошел один крестьянин и сам вызвался в облавщики на Сведье. Это был Матс Эллинг. Фохт и раньше замечал, что новый поселянин — человек услужливый и покладистый.

— Ты не останешься внакладе, Матс! — молвил довольный Борре. — За мной не пропадет, удружу тебе.

— А мне как раз и нужна подмога, — ответил Матс.

И он тотчас выложил свою просьбу: пусть фохт замолвит за него словечко перед старостой в одном щекотливом деле. И глазом не моргнув, Борре пообещал ему помочь и подал руку в знак уговора.

Верности преданого крестьянина он не забудет. Он покажет подлым бондам, что их хозяин вознаграждает честных и преданных. А он-то уж начал было думать, что в Брендеболе живут только злые да подлые люди. В лесу надо ловить опасного преступника, а они и в ус не дуют. Иль не дороги им порядок и спокойствие в деревне? Иль ждут не дождутся раздоров да смуты? Со смутьянов нужно глаз не спускать, — стоит порядочному человеку отвернуться, как эти разбойники могут размозжить ему топором голову.

И еще этот неразумный обычай — ходить с мушкетами, — заведенный брендебольскими крестьянами с давних пор. Не жди в деревне покоя, пока мушкеты висят на стенах в любом доме. Ни к чему им оружие, пусть себе в нужнике горохом стреляют.

Потом к Борре пришла вдова с Персгорда и зашептала ему на ухо. Как-то ночью она увидела около своей усадьбы человека и признала его. Он тайком вышел из дома старосты. Она назвала его имя.

— А это точно он был, Анника?

— Клянусь самим господом богом, — ответила молодая вдова.

Ларс Борре чувствовал, что терпение его кончается. Хорош староста! И этому бонду он скостил налог и оказал доверие! Йон Стонге, которого он считал порядочным человеком, пускает преступника в дом. Днем угодливо кланяется и лебезит, а ночью меняет шкуру. Коли он такой лукавец, так за это с него мало шкуру спустить.

Теперь Борре будет следить за Йоном Стонге в оба. Не к чему спешить с этим делом, но со старостой ухо надо держать востро. Потихоньку Борре опутает его. Намедни староста вздумал жаловаться на боль и животе, когда Борре до зарезу нужны были облавщики. По правде говоря, за последние дни староста спал с лица, но, может статься, оттого, что замышляет измену и таит крамольные мысли.

Оседлал как-то крестьянин сразу пару лошадей, чтобы наверняка добраться до места; одна лошадь была чистый ангел, другая — сущий бес. Фохт еще поведает старосте, чем кончилась такая езда.

Как раз когда в усадьбе Сведьегорд кольцевали борова, староста проходил мимо, и Ларс Борре крикнул ему с пригорка, где стоял хлев, чтобы он помог загнать свинью. Борова не окольцевали вовремя, когда земля оттаивала, и он ископал все вокруг, попортил гряды с капустой. Фохту пришлось бы самому окольцовывать борова, по к нему в помощники вызвался Матс Эллинг, а тут еще староста подоспел.