Вильхельм Муберг - Ночной гонец

Сведье был обязан Блесмольскому вору жизнью. Но сейчас внутри у него все кипело, и он не мог дольше терпеть. Лицо его побагровело под густой бородой, и он молча стал собирать свои пожитки.

— И почему это я не бросил тебя в лесу? — с досадой проворчал Угге. — Зачем не отдал тебя на поживу волкам и воронам? Никто не просил меня помогать, и никто не сказал спасибо.

Угге сидел на чурбане перед очагом и плевал в огонь так, что головешки шипели. Когда он поднял глаза, то увидел Сведье уже на пороге и спросил:

— Ты куда это собрался?

— О себе я позабочусь. Сюда ты принес меня, а обратно сам уйду.

Гнев у лесного вора уже схлынул. Он и раздумье и смущении запустил пятерню в непослушные волосы, которые ершились, словно выжженный солнцем багряный можжевельник.

Разве что нехристь какой столкуется с этим упрямцем Сведьебондом, а крещеный человек — нет. Он, видать, думает, что в лесу можно обойтись без воровства. Оставлять следы в лесу на охоте не боится, а чтобы как-нибудь ночью на воровской промысел пойти, так на это его не станет. Сладу с таким другом-приятелем нет, пусть он и мастер стрелять.

Но крещеному и верующему надо обходиться с ближним своим по-божески, по справедливости. Прощать надо ближнему своему. И если он нынче простит брата своего, то сделает доброе дело.

Сведьебонд — охотник умелый и кормить может.

Угге подошел к Сведье и мягко сказал:

— Нечего нам перебраниваться. Давай жить вместе!

Лишь когда лесной вор в третий раз повторил свои слова, гнев у Сведье поутих. И, только когда Угге на прощание повторил те же самые слова в четвертый раз, согласие вновь установилось между ними.

Живут двое в землянке у трясины Флюачеррет, но только один из них — вор.

Солнечный обруч катится книзу, к вечеру солнце садится за темным лугом, и день уравнивается с ночью. В день солнцеворота было порешено играть свадьбу.

Но вот наступил осенний солнцеворот, а свадьбы не справляют. Сидит девица и ждет-пождет на верхней галерейке Стонгегорда; на коленях у нее свадебная рубаха для суженого. По вечерам она идет к роднику на лугу и смотрит вслед заходящему солнцу, ожидая жениха. А когда возвращается домой с подойником, то вялит, как солнце садится все ближе к лесу. Но жениха нет как нет. Уже везут в овины последние снопы, щеплют и связывают в пучки сосновую лучину к зиме, по вечерам теперь раньше играет рожок пастуха. Но свадьбы не справляют.

Минул день осеннего солнцеворота, а беглый из леса не вернулся. Вместо него пожаловал к отцу новый жених и посватался к девице. Знатные люди пришли с женихом, сам фохт был за свата. Посему приняли их с почестями и ответили согласием. Порядили отец с женихом справить свадьбу в новый год, и сват остался доволен.

Так просватали Ботиллу за Матса Эллинга, и отец говорит ей:

— Стоять бы тебе в солнцеворот с бондом Сведье под венцом, да отступился он от своего обещания. И у нас с ним теперь расчет полный.

— Да, батюшка, — отвечает дочь.

— Просватана ты Матсу из Эллингсгорда.

— Да, батюшка.

— Скоро отпразднуем ваше обручение.

— Да, батюшка.

— Свадебную рубаху жениху и шить не надо. Она у тебя уже готова.

— Да, батюшка.

Так девицу просватали за Матса Эллинга, который в прошлом году переселился сюда из Лонгашё. Сперва Йон Стонге посулнл дочь бонду Сведье, но тот обманул, не пришел в положенный срок за суженой, а теперь она за другого просватана. Встанет она под венец с Матсом, и будет это в день новолуния будущего года, потому что в новогоднее новолуние все приметы сулят счастье и самая пора брачиться.

Гуляют у старосты на пиру в честь обручения, и самый почетный гость — сват. На пиру жених и фохт завели разговор о лесном разбойнике по имени Сведье, которого разыскивают в округе. Логово его в Каменной Змее, старинное убежище беглецов, облавщики нашли, но, видно, Сведье успели упредить, и он скрылся. Человек этот — головорез и бесшабашный бродяга, и ему все нипочем, в страхе держит всю деревню.

Староста сделал после обручения на дверях двойные запоры. Миновал сентябрь, наступил октябрь. Рано стало темнеть, пришла пора вешать новые замки; ведь октябрь — месяц воров.

Йон из Брендеболя проснулся посреди ночи от удушья. Рядом с ним на ржаной соломе посапывала жена, а ему и в постели не было покоя. Его что-то душило, то в горле стоял ком, то давило грудь. Он сел на лавку и, кряхтя, еле-еле перевел дух. Не иначе как приходила к нему домовица, ведьма проклятая. Как-то ночью она заездила его кобылу, так что наутро несчастная Лыска вся дрожала и обливалась потом. Ведьма могла забраться в дом через любую щелочку. Завтра он заткнет все дыры от выпавших сучков и законопатит все щели в бревенчатых стенах.

Кабы назвать проклятую ночную гостью по имени, так сразу избавился бы от наваждения. Он решил попытать удачи и перебрал по именам всех лихих баб на деревне, начиная с Анники Персдоттер, — она была на блуд мастерица, это он знал. Три раза кряду громко повторил он ее имя. Но удушье не проходило. Видно, не вдова из Персгорда душила его. Кто же эта растреклятая баба? Три раза назвал он Карин Свенсдоттер, но и после того легче не стало. Не угадал. Три раза произнес он имя Бриты Хенриксдоттер, но тяжесть в груди не уменьшалась. Не угадал. Больше в деревне не осталось ни одной бабы, кто бы мог по ночам ворожить.

Нету сил у старосты избавиться от страха. А может, это вовсе не ведьма-домовица душит и мучит его. Она приходила лишь к тому, кто загубил чужую душу и тайно закопал тело в землю. Но он никого не загубил и не закапывал в землю. Так что ведьме незачем приходить к нему.

Случается, что и домовые по ночам тайно пробираются в дома и насылают хворобу.

Староста встал, подкрался к двери, проверил замки и засовы. Замки надежные, за такими запорами можно спать спокойно. Дверь запирается на новый широкий засов в четверть фута. Кто помолится богу и ляжет в постель за такими замками и запорами, может спать спокойно.

Если за дверью его и подстерегает опасность, то в доме он может уповать на защиту всевышнего и прочность замков. И все-таки по ночам кто-то не дает ему спать, крадет у него покой. Может статься, что все его муки попросту от червей и из-за них он мечется и исходит потом в постели. Он наказал жене заварить шалфею и горьких березовых почек и усердно пил зелье, но облегчения ему не было. Матушка Альма сварила ему настою из свежей березовой листвы, но и этим питьем не удалось выгнать из брюха прожорливых червей. Они знай росли да жирели, а он хирел и тощал. Они пожирали его пищу, а ему ни росинки маковой. Им и труда не надо добывать себе пищу, за них это делал староста, он же и разжевывал ее. Черви в кишках множились и вытягивались, что веревки. Ни горькие, ни сладкие травы не выгоняли их, и казалось, конца им не будет. Они высасывали Йона, лишали сил и, видно, собрались мучить до тех пор, пока не загонят в могилу. То были воры, которые забрались к нему в брюхо и пожирали его живьем.