Вильхельм Муберг - Ночной гонец

Соседи видели, как он ходил весь скрюченный, бледный, вялый, и, введенные в заблуждение, говорили: нужда пришла к Стонге, слаб староста с голоду, все своим отдает, а сам голодает. Он слышал, что говорили люди, да пусть их заблуждаются. В закромах у него еды хватало: все лето ели хлеб из чистой муки. Не приведи бог, прослышат люди про рожь, что фохт оставил ему от оброка. Сделали они это с Борре промеж себя, и никого другого в деревне это не касалось — ни мужчин, ни женщин. Хоронясь чужих глаз, пекли в доме старосты хлеб из муки. Тайком приходится делать многое в деревне, с тех пор как она попала под власть помещика.

В деревне все были любопытны — и стар и млад, и мужчины и женщины. Подсматривали, перешептывались, выслеживали, стараясь всё вынюхать, хотя не их это было дело. Они пытались проникнуть и в его тайну. Они понапрасну подозревали его в недобрых делах. Он неотступно держал сторону своих собратьев и делил с ними невзгоды. Неужто мог он отказать фохту, когда тот пришел сватом за Матса? Если не хочешь подохнуть с голода, а желаешь жить с миром и в достатке, то надо водить с фохтом дружбу. Он уверял односельчан, что с ними он заодно против помещика и не отступил от своей клятвы. И все равно он знал, что за глаза они оговаривают его.

А стало быть, он никому не доверит весть о присланном штафете. Ни один человек в деревне, кроме него, не может хранить опасную тайну, никто, кроме него, не видел знака утренней звезды, и лучше никому его не показывать. На этот раз он зарыл штафет в землю на локоть глубже. Из такой глуби уж ни один боров не сможет выкопать его на белый свет. Глубина эта и для зверя, и для человека большая. Утренняя звезда зарыта и больше не взойдет над землей. Теперь не придется беднякам расплачиваться жизнью за штафет и не прольются слезы вдов и сирот.

Никто не проведает, куда подевался запретный штафет, что ранней весной гонцы несли через Вэренд. Окровавленная доска гнила, закопанная в землю, и то место быльем поросло.

То, что сделал Йон из Брендеболя, правильно и разумно. И нечего попусту над этим голову ломать.

Запоры на дверях надежные. Он снова лег на постельную солому. Но постель все еще мокра от его пота, и стоит ему улечься, как к горлу подкатывает ком. В груди давит и душит. И вовсе это не ведьма-домовица забралась к нему. Он никого не загубил и в землю не закапывал, — на что он ей сдался? И вся его беда не от нечистой силы, а от червей в животе.

Идет месяц воров, и староста не спит, хотя на двери его двойные засовы и замки. Но никакие засовы и замки не могут уберечь от тех воров, которые забираются и человека и обворовывают его изнутри, лишая покоя и сна.

Осенними вечерами девица больше не сидит с шитьем на открытой галерейке. Бродит она по лугу, по межам на пашнях, ходит по тропинкам, что ведут в лес. Сделан последний стежок на свадебной рубахе жениха, и назначен срок, когда застелют брачную постель, — день первого новолуния наступающего года. А девица ходит и ходит по тропинкам, что ведут к лесу.

С той стороны придет он. По этим тропинкам ходили они на ранней зорьке, когда светлые капельки божьей росы еще лежали на только что раскрывшихся цветах. Сидели они вдвоем под большим деревом на развилке, и было у них на душе тихо и спокойно. Словно сучковатые руки мертвецов, простирались над ними ветви Дуба Висельников, но они знали, почему именно здесь присели они в то утро. Обрученные! Неразлучные! На веки вечные! Руки мертвых благословляли их и желали им долгой жизни, и перед ними, точно брачная постель, расстилался зеленый саван мертвецов, усыпанный бисерной росой. А высоко на макушке дуба им пели птицы: «Обрученные! Неразлучные! На веки вечные! До гробовой доски!».

Сведье придет к ней. Только ему впору сшитая ею свадебная рубаха. Невеста шила ее по мерке, снятой с суженого. Не носить этой рубахи никому другому. И уж вовсе не годится она Матсу, и не станет она перешивать ее для него. Рядом с лесным жителем Матс — сухая жердина. Рубаха ему будет широка в поясе и в плечах, рукава будут болтаться, а ворот будет просторен, словно нараспашку. Свадебную рубаху, которую она сшила своими руками, никто не наденет и не будет носить. Никто, кроме человека из леса.

А птицы летают высоко в небе и не несут ей от него весточки. Утром и вечером молит Ботилла господа бога, чтобы пришел ее суженый. Но бог не внемлет ее молитвам. Сведье хоронится где-то далеко, а неопытной девушке долго ли заблудиться в диком лесу? Един есть господь бог, и помощи ждать от него одного пристало. Но он не помогает. Она ждет, молится, сомневается, надеется, боится.

Однажды она снова пошла к заветному месту. Она вошла в чулан, сдвинула отодранную доску. Он так и лежал на том самом месте, куда она его положила.

Этот гвоздь нашла она в ландышах под Дубом Висельников, когда они сидели там вдвоем. Гвоздь с дерева повешенных наделен силой, что помогает. И не для того ли он дан ей, чтобы сбылось ее желание?

Она берет в руки сокровенный гвоздь. Железный гвоздь толщиной с ее большой палец и раза в два длиннее среднего. Он слишком долго лежал на земле, и на нем краснеет ржавчина. Она боится его — это гвоздь палача, — но ей хочется смотреть на него, трогать его.

Ботилла все чаще приходит в заветное место и остается там с гвоздем. Когда она прикасается к нему, то чувствует, как он дрожит. Она ощущает великую силу, заключенную в этом ржавом железе. Такой силы не бывает ни в мужском, ни в женском, ни в зверином, ни вообще в чьем-либо живом теле. Не узреть ту силу глазами, не потрогать руками — она бестелесна. Но сила та повсюду вокруг нее, в воздухе и в земле, в каждой травинке, в каждой речке и в каждом ручейке.

Но девица не ощутила бы той силы, если бы она не проникла к ней в душу, проистекая от несбывшихся желаний.

Она молилась тому, кто имел власть над всеми. Она называла его всемогущим, но ее молитва не доходила до него. Может, это и не настоящее имя его, а называть надо непременно настоящее имя того, к кому обращена молитва. Ботилле так хочется, чтобы суженый пришел к ней в лес, на то место, где она его ждет. Она не может послать ему весточку им с человеком, ни со зверем, ни с птицей крылатой. Кто же тогда поможет ей, злосчастной? В руке она держит то, что придает молитве силу, и она может молиться, не называя ничьего имени.

Этой осенью сошел со щек у Ботиллы румянец, и матушка стала готовить для нее зелья из цветов и трав. Она заваривает дочери ландыш, и напиток этот укрепляет сердце и голову и проясняет взор. Матушка потчует ее настоями из трав, чтобы вернуть румянец щекам. Напитки эти благоухают, словно пахучие листья шалфея и полыни. Но ничто так не прогоняет тоску, как зелье из корня белены; Ботилла сама собирает этот корень и варит из него питье. Стоит лишь его отведать, как на душе у нее становится веселее, и она знает, что у нее есть силы пособить себе.