Леонид Ефанов - Князь Василий Долгоруков (Крымский)

— Хорошо, — кивнул Василий Михайлович, — завтра приеду…

Обед для полевых условий был совершенно роскошный: блюда меняли до шести раз. Особое восхищение вызвал почти саженный осетр, доставленный с азовской стороны по специальному приказу Прозоровского, предусмотрительно позаботившегося об этом за несколько дней до приезда командующего в Крым.

Сам князь, болезненно бледный, почти не пил, но на правах хозяина многократно провозглашал здравицы Долгорукову, и каждый раз, когда все вставали с наполненными бокалами, офицер, дежуривший неподалеку от стола, давал незаметный сигнал артиллеристам, которые делали залп из всех орудий.

— Едва обед закончился, дежурный офицер подвел к командующему чиновников, присланных ханом и Шагин-Гиреем. Они, кланяясь, поздравили Долгорукова с благополучным прибытием в Крым и, угодливо улыбаясь, передали приглашение навестить хана и калгу.

Подвыпивший Берг капризно забрюзжал:

— Еще чего… Это они должны нанести визиты покорителю Крыма.

Долгоруковский переводчик Якуб-ага сделал вид, что не расслышал слов генерала и не стал переводить сказанное. А сам Василий Михайлович, размякший от вина и хороших кушаний, был настроен милостиво — пообещал заехать.

На следующий день он направился в Акмесджит, расположенный в пятнадцати верстах к западу от лагеря. За четыре версты от города, у опушки дубовой рощи, его встретил Мегмет-мурза с несколькими вооруженными татарами. Не слезая с седел, татары гортанно прокричали приветствия, затем развернули коней и поехали впереди карет, указывая путь.

Насчитывавший до двух тысяч домов Акмесджит раскинулся на склоне пологой Горы, покрытой тусклой жесткой травой, с проплешинами белого камня. По причине своей незначительности в военном деле крепостных стен город не имел. Но удачное местоположение в самом центре полуострова делало его перекрестком торговых дорог от Перекопа и Чонгара на южное побережье к Алуште и Ялте, от Кезлева и Бахчисарая до Кафы и Керчи.

Русские, по обычной своей привычке упрощать произношение незнакомых слов, называли его Ак-Мечеть — «Белая мечеть». А причиной такого названия послужила построенная в самом начале XVI века при хане Менгли-Гирее мечеть Кебир-Джами, выкрашенная в белый цвет.

Повинуясь Мёгмет-мурзе, кареты проехали по шаткому бревенчатому мосту через Салгир, отвернули влево и, удаляясь от города, сопровождаемые полуголыми мальчишками, сбежавшимися с окраин, по узкой извилистой дороге, проложенной между рекой и нависающей белой обрывистой скалой, подкатили к дворцу калги-султана.

Дворец был большой, имел собственную мечеть и был на диво ухожен: покрашенный красной краской одноэтажный дом окружал зеленый сад; перед домом среди деревьев и кустов аккуратным круглым зеркальцем сверкал пруд, в котором зыбкими серебристыми тенями скользили рыбы; несколько фонтанов журчали безостановочную песню.

Шагин-Гирей, одетый по-европейски, встретил Долгорукова и свитских генералов у крыльца, провел в зал. Он и здесь остался верен новым правилам — сел в кресло, как и Долгоруков. Остальным европейской мебели, очевидно, не хватило — Берг, Прозоровский, Грушецкий и Голицын разместились на двух софах.

Разговор был долгий — около трех часов — и обстоятельный. Большая часть его касалась неустойчивой обстановки в Крыму и неопределенности личной судьбы калги. Шагин-Гирей ругал хана и беев за поползновенность к Порте, себя же, наоборот, всячески нахваливал, подчеркивая собственные надежды на Россию.

— Зломыслие и ухищрения сих людей столь велики, — говорил Шагин, — что они без колебаний готовы принести в жертву все благополучие своего народа. Есть только один способ сохранить Крымский полуостров в независимом состоянии! Это неусыпное бдение и предосторожность России, упреждающие возвращение Порты к прежнему здесь владычеству… Ее величество не должна тешить себя мыслью, будто после подписания мира Порта станет спокойнее… Нет, не станет!.. Весь свет был свидетелем, как в минувшей негоциации турки показали редкое упорство именно в пункте признания татар свободными. Мне мнится, что сие обстоятельство — суть турецкой политики. Оставь Россия прежние права на Крым султану — Порта, несомненно, дала бы согласие на уступки крепостей, ибо тогда ее могуществу ничто бы не угрожало. Две крепости — не в счет!.. Но коль вы строго с ней говорите и все права не отдаете, то и с крепостями встретили затруднение.

— Крепости мы не отдадим, — спокойно сказал Долгоруков. — В них заключена безопасность всей области.

Шагин одобрительно закивал:

— Правильно, правильно… Если это препятствие не удержите, то Порта — несмотря на все данные ею обещания — тотчас устремит свои происки к завладению Крымом. И тогда беи с мурзами станут ей надежной опорой в названном злом умысле. Они трактат, подписанный в Карасубазаре, блюсти не будут… А я буду!

От Долгорукова не ускользнула прежняя претензия калги на ханство, но обнадеживать его он не стал. Правда, прощаясь, напомнил, что Россия готова принять калгу с должным уважением и поселить там, где он сам пожелает жить.

В лагерь генералы вернулись на закате. Направляясь к своей палатке, Берг, пожелав покойного сна командующему, заметил:

— Не дай Бог иметь такого калгу в своем отечестве.

— В своем — не дай… А в чужом такие даже полезны, — благоразумно ответил Долгоруков. — Лишь бы нам верность хранил да от турок подальше держался.

— Сохранит ли?

— Выбора у него теперь нет… Сохранит!

А ночью Василию Михайловичу приснился странный и тягостный сон: Шагин-Гирей весело, с прибаутками рубит палаческим топором головы мурзам, тела сбрасывает в яму, а затем, оскользнувшись в пролитой крови, сам падает туда же.

Утром он припомнил сон, за завтраком рассказал Бергу.

Прожевывая холодную осетрину, генерал проворчал:

— Сон-то пророческий… Попомните мое слово — калга плохо кончит…

После еще одного — прощального — обеда у Прозоровского командующий со свитой и охраной покинул лагерь, направившись в Бахчисарай, чтобы навестить хана.

Преодолев за три часа 15 верст иссохшей, пыльной дороги, отряд остановился на ночлег у небольшой реки Булганак, бойко журчавшей по каменистому руслу, обвешанному с двух сторон плакучими ивами. Здесь на него наехали чиновники хана. Они доставили ответ Сагиб-Гирея на послание Долгорукова, отправленное двумя днями ранее из лагеря Прозоровского.

Василий Михайлович послал церемониал, согласно которому хану надлежало встретить его во дворце, а в зал они — Долгоруков и Сагиб — должны были войти одновременно. Хан же ответил: поскольку он принимает русского генерала — тот войдет один.