Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая

Лаура закрыла глаза:

– Схожу на Холм Хризантем. Помолюсь за моего мальчика, попрошу прощения у Иисуса. Я не могу, не могу ничего сделать… – Лаура сглатывала слезы.

Наримуне никогда бы не отдал ей ребенка. Японские законы предпочитали воспитание детей отцом. Лаура подозревала, что в свидетельство о рождении мальчика внесут запись о смерти матери.

Ничего странного в появлении на свет младенца не было. Многие аристократы и дельцы, дождавшись появления наследника, выбрасывали женщин на улицу. Лаура понимала, что Наримуне никогда не оставит ребенка, но боль внутри была такой, что она тихо плакала: «Господи, прости меня, прости, пожалуйста…». Она не могла рисковать скандалом. Наримуне бы выполнил обещание. Все ее японские осведомители оказались бы в руках тайной полиции:

– Будет война, – Лаура помнила сведения, полученные от военных, – Япония атакует Америку. Британия связана договором о помощи. Мы обязаны поддержать США. Я не имею права ставить под удар безопасность страны… – она прикусывала пальцы зубами, стараясь не рыдать. Лаура решила, в Токио, попросить о переводе:

– Папа не молодеет. Я объясню, что мне надо обосноваться рядом. В Лондоне, или в Европе. В Берлин меня не пошлют, там Питер живет. Париж, Амстердам, Стокгольм… Какая разница, – горько сказала себе девушка, – где быть одинокой? Я больше никогда не полюблю… – она заставляла себя выбросить из головы лицо Наримуне. Лаура прижимала ладони к ушам, слыша шепот: «Я скучал по тебе, так скучал…». До нее доносился плач сына, она мотала головой: «Господи, не надо, не надо…».

Она велела себе продолжить работу. Женщина расчехлила пишущую машинку, морщась от боли в груди. Под бинты акушерка подсунула листья капусты: «Они снимают отек, Ояма-сан». Ей приносили лед, из рефрижератора: «Надо немного потерпеть. Молоко уйдет, и вы себя лучше почувствуете». Сидеть ей было пока нельзя. Лаура печатала стоя:

– Он самурай, – темно-красные губы искривились, – он не уронит свою честь тем, что не выполнит обещания… – Лаура подышала, слеза упала на клавиши:

– У нас общий прадед, с Наримуне. Даймё Сендая. Он бы, наверное, тоже так поступил… – Лаура не застала в живых бабушки, Эми-сан, но Джованни много рассказывал дочери о клане Дате:

– Он бы сделал то же самое, – Лаура зло била по клавишам, – а, тем более, Одноглазый Дракон, Дате Масамунэ. У таких людей нет жалости, и вообще чувств… – вырвав из машинки испорченный лист, размахнувшись, Лаура швырнула бумагу в угол:

– Он и Йошикуни самураем вырастит. Скажет, что я умерла… – она приказала себе собраться, и закончить доклад, упомянув о меморандумах. Лаура не имела права скрывать важные сведения от начальства. Она расхаживала по комнате, капустные листы шуршали:

– Я никому, ничего скажу, о Наримуне, о маленьком. Объясню, что не видела документов. Просто услышала о них, от контакта. Дядя Джон должен знать, что у нас работает немецкий агент… – Лаура составила короткий список сотрудников, навещавших Германию. Она долго колебалась, но включила кузена Джона. Вспомнив, как юноша водил ее в Национальную Галерею, Лаура увидела его прозрачные, голубые глаза:

– Он не предатель, нет. Я ему нравилась. Может быть… – она сжала руки в кулаки:

– Не смей и думать о подобном, слышишь. Нельзя притворяться, нельзя лгать близким людям. Джон будет счастлив, обязательно, но не со мной… – из-за штор донеслось шуршание шин, гудок автомобиля. Она, внезапно, отчаянно, подумала:

– А если найти маленького? Украсть его, спрятаться в горах. У меня отличный японский язык, чековая книжка при себе. Доберусь до Токио, до посольства. Обо мне позаботятся… – Лаура представила себе ноту министерства иностранных дел, и дипломатический скандал:

– Я никогда не докажу, что я мать Йошикуни. Наримуне, всем рты заткнет, деньгами. Они скажут, что я сумасшедшая женщина, потерявшая младенца, похитившая чужого ребенка… – санаторий окружала каменная стена в шесть футов. У ворот стоял домик охраны:

– Бесполезно. И не подкупить никого… – девушка вздохнула, – они японцы. Они выполнят распоряжения Наримуне.

Постояв немного, вернувшись к столу, она вставила в машинку чистый лист.

Наримуне пил кофе, глядя на афишу нового, французского фильма, «Человек-зверь», по роману Золя. Внизу, в списке актеров, значилось имя мадемуазель Аржан.

Иногда Наримуне и Лаура выбирались в кино. Они приезжали в кинотеатр по отдельности, и находили друг друга в зале, безучастно садясь рядом. Наримуне приносил пирожные, или орехи. Тушили свет, они сплетали руки, в зрительном зале мерцали огоньки сигарет. От Лауры пахло ландышем. Шуршал бумажный пакет со сладостями, на губах оставался вкус засахаренного миндаля.

– Не думай о ней, – велел себе Наримуне.

Получив от Зорге телефон Вукелича-сан, он вспомнил журналиста, высокого, с лысой головой, в круглых, стальных очках. Вукелич-сан обрадовался звонку. Наримуне, осторожно, сказал, что хочет обсудить размещение статей о Японии в европейских, либеральных журналах. Материалы были у него при себе. Листок с французским текстом он заложил между страниц статьи. Наримуне пришел в кафе за полчаса до встречи. Ему хотелось, еще раз, все обдумать:

– Я не совершаю ничего дурного. Невинные люди находятся в опасности. Войну надо вести честными способами… – Наримуне разглядывал прохожих на Гинзе.

С утра Меир отправился за подарками семье. Выйдя из метрополитена, окунувшись в шумящую толпу на торговой улице, он вспомнил нью-йоркские универсальные магазины. Сдвинув на затылок кепку, он засунул руки в карманы короткого плаща:

– Сенсэй говорил, что Токио, после землетрясения, быстро отстроился. Японцы очень талантливые люди. И упорные… – Меир, с трудом, начал разбирать иероглифы. Если бы не написанные ими вывески, здесь, на Гинзе, все бы напоминало Нью-Йорк. Учитель сказал Меиру, что на севере острова Хонсю сохранилась настоящая, древняя Япония. Меиру самому было интересно посмотреть на замок даймё Сендая, и навестить Холм Хризантем. Он хотел поехать в горы на выходные.

– Нет, не Нью-Йорк, – поправил себя Меир, – кафе здесь парижские… – он улыбался:

– Впрочем, о Париже мне только Мишель рассказывал. Господь его знает, когда я туда попаду… – первый раз в Испанию Меир заезжал через Лиссабон. Вторая поездка прошла через Швейцарию и юг Франции:

– Я даже в Барселоне не был, – недовольно понял мужчина, – всего и видел, что Амстердам, Цюрих и Бордо.

Ему, внезапно, захотелось сесть за круглый столик темного дерева, бросив кепку и плащ рядом, заказать кофе с молоком и круассан, полистать газету:

– Мишель, каждый день, по дороге в Лувр, в кафе заходит, счастливец… – Меир, по складам, прочел вывеску на противоположной стороне Гинзы: «Бистро Монмартр».