Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая

– Партия знала, о Горском… – размышлял Петр:

– Иосиф Виссарионович мне тогда сказал, что все в порядке. Кукушке, наверное, тоже звание Героя дадут, рано или поздно… – в Цюрихе оборудовали квартиру НКВД. В случае надобности, Кукушка переправляла людей в Советский Союз. Эйтингон объяснил Петру:

– Мы ей не подчиняемся, она занимается европейскими операциями. Устранением, так сказать, людей, по списку… – Наум Исаакович усмехнулся:

– Если тебя привлекут к заданиям, перейдешь в ее ведомство, временно, – кроме троцкистов, они внимательно следили за резидентами НКВД в Европе и дипломатами. Существовала опасность, что в случае отзыва в Москву, работники не исполнят приказ, а решат остаться в Европе. В таком случае они были обречены на смерть.

Петр лениво, сонно открыл глаза. Он просто полежал, любуясь стройной спиной Тонечки, вдыхая запах лаванды, оставшийся на смятых простынях. Соскочив с подоконника, девушка принесла на кровать пепельницу. Петр устроил Тонечку рядом. Они курили, Воронов рассказывал о Цюрихе. Тонечка кивнула:

– Я запомнила, милый. Но зачем, – она, озабоченно, приподнялась на локте:

– Тебя не убьют, потому что, если убьют… – светло-голубые глаза наполнились слезами. Петр испугался:

– Не плачь, пожалуйста. Меня не убьют. Мы поедем домой, в Москву, поженимся… – она лежала, ничком, закусив зубами простыню, сдерживая крик. Тони, торжествующе, улыбалась:

– Цюрих тоже появится в книге. Нет, не сенсация. Бомба. Он чекист, он мне все расскажет. Жена чекиста, что может быть лучше… – она застонала: «Люблю тебя!». Петр даже заплакал: «Тонечка, моя милая…»

– Фон Рабе меня в Москве совершенно точно не найдет, – в такси она, кое-как, прикрыла жакетом порванную блузку. Девушка томно, часто дышала:

– Он меня любит, конечно. Он гонит дезинформацию фон Рабе. Рано или поздно Германия и Советский Союз будут воевать. Пусть убивают друг друга. Я к тому времени окажусь далеко, – в передней, на коленях, Воронов целовал ей руки: «Осенью, любовь моя. Осенью увидимся, в Барселоне».

Огни машины исчезли в сумерках. Мисс Ирена Фогель, у раскрытого окна, проводила взглядом форд:

– Какая девушка красивая. Одета хорошо, что она делала в дешевом пансионе? – мисс Фогель покраснела. Она зажгла субботние свечи, пробормотав благословение. Девушка обвела взглядом крохотную квартирку, с тремя комнатками и узкой кухней. В спальне Ирена повесила театральные афиши.

Завтра они с мистером Горовицем шли в музей, и обедали у Рубена.

– Он джентльмен, – сказала себе Ирена, – он проводит меня до дома… – Ирена, немного боялась думать, что случится потом. Убрав квартиру, девушка накрахмалила постельное белье. Ирена испекла штрудель, по рецепту бабушки и купила хороший кофе в зернах.

Девушка сжала руки:

– Он мне нравится, очень нравится… – сердце часто забилось. Ирена вспомнила его серо-синие глаза:

– Откажет, так откажет. Но я не могу, не могу не попробовать… – велев себе успокоиться, она села к старому фортепьяно: «Надо выбрать, что ему спеть».

Низкое, красивое контральто, вырвалось в открытое окно. Петр услышал: «Summer, time, and the living is easy…». Он задремал, под медленный джаз, думая о Тонечке.

Светловолосый, молодой человек прошел мимо фонтана Бетесды, в Центральном Парке. Он остановился, глядя на журчащую воду. Бронзовый ангел, расправив крылья, простирал руку к мраморному пьедесталу.

Субботний вечер был тихим, горожане устремились на пляжи, на карусели Кони-Айленда, в рестораны на берегу океана. Над головой Мэтью шелестели вязы. Он, покуривал сигарету, засунув руку в карман пиджака. Мэтью понравился мистер Нахум. Вчера, гуляя по Нижнему Ист-Сайду, они говорили о Советском Союзе. Русский рассказывал о великих стройках. Мистер Нахум, внезапно, погрустнел:

– Мистер Теодор, к сожалению, скончался. Несчастный случай на производстве. Даже у нас такое пока случается… – Мэтью решил, что русскому идет четвертый десяток, однако руководитель, все равно, напоминал ему отца. Он и вел себя, как отец. Мистер Нахум выслушал соображения Мэтью о его дальнейшей карьере:

– Все верно, милый мой. Твои сведения бесценны, они помогают развитию нашей страны. Твоей страны… – он положил руку на плечо Мэтью. Капитан Горовиц, на мгновение, почувствовал себя ребенком. Америка еще не воевала, Мэтью исполнилось три года. Они с родителями ездили в загородный клуб, в столице. Отец сажал его на пони, мягко, ласково, придерживая за плечи:

– Молодец, сыночек. Не бойся, я с тобой… – от отца пахло хорошим табаком, лошадьми, автомобильным бензином.

Вечером они ехали домой. Мэтью дремал на коленях у матери, иногда приоткрывая глаза. Большие руки отца уверенно лежали на руле. Дома папа нес его в детскую, и укладывал спать, напевая колыбельную. Когда мать получила из Франции похоронное извещение, Мэтью рыдал:

– Я не хочу! Не хочу, чтобы папа погиб! Мамочка, пусть Бог вернет папу… – ему еще нельзя было читать кадиш, это делал дядя Хаим:

– И за отца он читал, – вздохнул Мэтью, – и за дядю Александра, утонувшего, и за дядю Натана. Столько смертей… Правильно, мистер Нахум сказал:

– Мы работаем, чтобы установить мир. Америка не будет воевать, но надо противостоять Гитлеру. Советский Союз это делает, и я ему помогаю… – Мэтью подозревал, что Америка, как и на той войне, не захочет вмешиваться в европейские дела. Он понимал, что, кроме СССР, бороться с нацизмом, некому. Значит, надо было встать на сторону СССР. Он так и сказал мистеру Нахуму. Мужчина согласился:

– Ты прав. Помни, пожалуйста, что ты солдат, как и те, что пойдут на фронт. Потом… – мистер Нахум улыбнулся: «Ты своими глазами увидишь Советский Союз, обещаю». В конце разговора, он повел рукой:

– Мы постараемся познакомить тебя с хорошей девушкой, милый. Уборщицы, – карие глаза усмехнулись, – дело временное. Мы подберем тебе жену, не вызывая подозрений. Еврейку, конечно… – Мэтью, весело, заметил:

– Я был бы очень рад. Но, мистер Нахум, с моей должностью, я обязан получить согласие военного министерства на брак. Девушку проверят. Невозможно, чтобы она была русской, советской… – мистер Нахум поднял бровь: «Посмотрим, как все сложится». Разговаривая с Мэтью, Эйтингон думал о дочери Кукушки:

– У нее швейцарское гражданство, ничего подозрительного. Она еврейка, по нашим законам. Мэтью может поехать в отпуск, в Европу. Он говорил, у него родственники во Франции. Покатается на лыжах, познакомится с красивой барышней… – дочери Кукушки исполнилось тринадцать лет, но Эйтингон никуда не торопился. Паука ждала долгая и блистательная карьера. Наум Исаакович собирался беречь агента. Подобной удачи еще не случалось.

Мэтью познакомился с мистером Петром. Перед началом операции, они посидели в ресторане, в Центральном Парке. За гамбургерами и колой компания говорила о киноактрисах. Никто не мог бы ничего заподозрить. Хорошие приятели решили отдохнуть, в субботу вечером.