Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга первая

Он слышал, как бьется сердце Изабеллы. Герцогиня, робко, спросила:

– Корнель, планироваший сады Люксембургского дворца? Твой предок, дальний. Я знаю, он работал в Испании, в Эскориале.

– Он здесь умер, – Мишель смотрел на записку:

– Он привез сюда папку, где хранилось лучшее, из его коллекции. Шевалье де Молиньяк, его друг, на месяц месье Корнеля пережил. Похоронил Стефана и сам умер. Им обоим седьмой десяток шел. Тело отправили во Францию, папка осталась здесь, и пролежала в Мадриде почти триста лет. Мастер из Брюгге, – Мишель глубоко вздохнул:

– Ладно, – сказал он себе, – я картину дедушки Теодора отыскал, по случайности. Но такое, такое…, – Изабелла помотала головой:

– Невозможно, Мишель. Два молодых куратора не находят в какой-то заброшенной папке рисунок, рисунок…, – она не могла произнести имя.

Мишель отложил записку:

– Я ему верю. Он был декоратором, художником. Он разбирался в таких вещах. Надо посмотреть…, – руки подрагивали. Сначала они очистили место на столе. Мишель напомнил себе, что, если месье Корнель прав, то рисунку пять сотен лет. Они должны были быть особенно осторожными.

Перед ними лежала бумага, плотной, флорентийской работы. Он рисовал серебряным карандашом, с добавлением охры. Мишель понял, что никакой ошибки нет. Это была та же рука, что и на «Святой Варваре», та же четкость линий, и проработка деталей.

Мишель видел эту руку в Лувре, почти каждый день. Он часто поднимался к «Мадонне канцлера Ролена», любуясь неземным, чистым светом, заливавшим полотно, изящной головой Богоматери, нежным лицом.

Обнаженная женщина, с распущенными, тронутыми охрой волосами, стояла в тазу, служанка держала наготове полотенце. Под ногами, мешалась маленькая собачка. На стене висело зеркало, с узорной рамой, в нем отражалась узкая спина купальщицы. Свет шел слева, через окно с мелким переплетом. Внизу они увидели подпись: «ALS IK KAN. 1433»

– Как я мог, – прошептала Изабелла:

– Бартоломео Фачио писал, что у племянника герцога Урбинского была картина, с обнаженной женщиной, со служанкой, с зеркалом. Мишель, остались только копии. В Антверпене и в музее Фогга, в Америке, очень плохого качества…, – Мишель видел антверпенскую копию. На холсте женщина отворачивалась, закрывая глаза. Здесь она глядела прямо вперед, откинув голову. Натурщица была худощавой, с плоской грудью, невысокой. Они разглядывали собачку, ковер на половицах, раму зеркала, испещренную завитушками. Мишель, тихо, сказал:

– В Лондоне, в Национальной Галерее, посмотришь на портрет четы Арнольфини. Ковер очень похож. Его рисунок, никаких сомнений.

Он посчитал на пальцах. В мире осталось двадцать три работы ван Эйка. Десять были подписаны и датированы.

– Теперь одиннадцать, – поправил себя Мишель:

– Давай его упаковывать, с Веласкесом. Когда я доберусь до Валенсии, я передам эскиз старшему куратору. После войны…, – он твердо повторил, – после войны устройте выставку, обязательно. И меня пригласите, – он, весело улыбнулся: «На твое венчание со Стивеном я не попаду, но сюда приеду».

Изабелла заворачивала рисунок: «Но если месье Корнель твой родственник…»

Мишель закатил глаза:

– Папка триста лет в Испании провела, пусть здесь и остается. И вообще, – рисунок скрылся под тонкой бумагой, – это ценность, принадлежащая всему миру. То есть, у него нет цены, конечно…, – Изабелла снабдила его папкой. Мишель поцеловал ее в щеку:

– Обещаю, все будет в полной сохранности. До сих пор не верю…, – он строго велел:

– Начинай диссертацию писать, в Оксфорде. Думаю…, – он обвел глазами пустынное хранилище, – когда-нибудь все закончится, и мы вернемся к мирной жизни.

Проводив Мишеля, Изабелла вспомнила, что Тони сегодня поздно вернется с фронта. Девушка спохватилась:

– Я не сказала Мишелю о визите корреспондента, месье Лорана. Ничего страшного, он просто журналист…, – ей надо было перенести оставшиеся папки в хранилище, и забежать на рынок. Завтра майор Кроу патрулировал город. Вечером Изабелла пригласила его на ужин.

– Только ужин…, – напомнила себе Изабелла, – и больше ничего.

Девушка собрала гравюры в папку месье Стефана:

– Все равно надо их описать. Порядок есть порядок. Коллекция триста лет лежала в разных закоулках.

Изабелла открыла чистый разворот кураторского журнала. Девушка, начала, красивым почерком:

– Номер один. Гравюра, датированная 1634 годом, изображение Нового Моста и острова Ситэ, в Париже….

Утром Мишель торопился на вокзал и не успел сложить саквояж. Расплатившись с хозяйкой, сварив себе последнюю чашку кофе, он отдал сеньоре Мартинес зерна: «Не везти же мне пакет до Валенсии». Сеньора приняла бумажный фунтик. Женщина, немного замешкавшись, перекрестила Мишеля:

– Хоть вы и коммунист, сеньор де Лу, но я видела, вы церковь навещаете. Храни вас святая Мадонна. Спасибо, что музей спасаете…, – сеньора Мартинес вздохнула. Мишель, в Мадриде, часто навещал храмы, рассматривая фрески и картины. После первой бомбежки, он пошел в маленькую церковь, по соседству с пансионом. Мишель преклонил колени перед распятием: «Господи, пожалуйста, вмешайся, сделай что-нибудь. Сказано: «Да не поднимет народ на народ меча, и не станут больше учиться воевать».

– Вам спасибо, – Мишель коснулся губами сухой, загорелой руки. До мятежа у сеньоры Мартинес жили студенты университета. Сейчас вокруг университета вырыли окопы. Мишель знал, что где-то среди войск республиканцев, младший сын сеньоры Мартинес. Старший, армейский офицер, воевал на стороне Франко.

– Как у Изабеллы, – Мишель вращал ручку мельницы для кофе. Он поднялся наверх, с фаянсовой чашкой. Папка с рисунками лежала на столе, саквояж красовался на полу. До отхода поезда оставалось два часа:

– Или это не ван Эйк…, – Мишель рассердился на себя:

– Композиция, детали, все, как на утерянной картине. Видно, что это его рука. В России были три ван Эйка, – вспомнил Мишель, – они продали картины, чтобы собрать деньги на индустриализацию. Господи, какие безумцы. Продали Рафаэля, Тициана, Синайский Кодекс Библии,….– «Портрет четы Арнольфини» попал в Британию после наполеоновских войн.

– Войска Веллингтона неплохо здесь поживились. Рисунок ван Эйка, несомненно,– Мишель осторожно открыл конверт, – только на утраченной картине женщина сама держит полотенце. Из соображений скромности, – он даже усмехнулся. Мишель наклонился над папкой. Ему надо было сложить вещи и отправляться на вокзал Аточа, однако мужчина пообещал себе:

– Четверть часа. Занесу в тетрадь все детали. Может быть, на бумаге есть водяные знаки. Может быть, ван Эйк оставил не только подпись, но и еще что-нибудь…, – он протянул руку за лупой. В хранилище, Мишель заметил, что рама круглого зеркала, за спиной купальщицы, украшена резьбой: