Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга первая

Дверь скрипнула, Петр поднял голову. В белокурых волосах играли золотые отсветы электрической лампы. Она стояла, в форменной юбке, в республиканском кителе, с потрепанной, холщовой сумкой через плечо. На рукаве виднелась трехцветная повязка. Розовые губы улыбнулись:

– Товарищ, у вас не найдется сигареты? Мы приехали с фронта, раздали пачки бойцам…, – фон Рабе велел Антонии молчать о том, что она журналистка:

– Такое подозрительно, милочка, – Макс погладил ее пониже спины, – мы не хотим, чтобы гость насторожился. Вы студентка, изучаете испанский язык, работаете переводчиком…, – Тони так и сказала. Юноша, покраснев, щелкнул зажигалкой. Наклонившись над огнем, Тони не стала сразу распрямляться. Поднимаясь по лестнице, она расстегнула верхние пуговицы кителя. Увидев белоснежную кожу, тускло блестевшую жемчугом, Петр даже забыл, что на столе лежат списки бойцов.

Тони бросила взгляд на машинописный лист:

– Так я и знала. Хорошо, что мы сегодня к университету не ездили, а были в Каса дель Кампо. Завтра попрощаюсь с Изабеллой, скажу, что мне надо в Барселону…, – Тони понимала, кто такой, на самом деле, автомеханик Джон Брэдли. Брат мог найти ее в любой момент, это был просто вопрос времени. Она присела на угол стола, покачав ногой:

– Вы из интербригад? – Тони кивнула на списки:

– Но у вас каталонский акцент. Я его слышала, я жила в Барселоне…, – круглое, гладкое, загорелое колено уходило под небрежно вздернутую юбку. Тони успела забежать домой и поменять обувь. На фронт она ездила в ботинках армейского образца, но танцевать в них было нельзя. Изабелла, в холщовом фартуке, на кухне, мариновала баранину:

– Мне теперь на работу не надо, – грустно сказала девушка, – музей окончательно закрыли…., – она помолчала:

– Хочешь, пообедай завтра с нами, я Стивена пригласила…, – Тони коснулась губами белой щеки:

– Я не хочу мешать, схожу куда-нибудь с журналистами…, – она улыбнулась:

– Складывай вещи, будущая леди Изабелла Кроу…, – герцогиня, нежно покраснела: «В Лондоне увидимся».

Юноша объяснил Тони, что он русский, из специалистов, приехавших в Испанию. Он работал военным переводчиком, с интербригадами. Стивен, на вечеринке, рассмеялся:

– Я знание русского языка держу при себе. Они с подозрением к такому относятся. У нас Теодор в родственниках, эмигрант…, – майор Кроу, добавил:

– Я, конечно, не позволяю себе слушать разговоры русских. Это бесчестно, порядочный человек себя так не ведет. Хотя ругательства я запомнил, – добродушно прибавил майор, – мистер Энтони, в детстве, нам ничего такого не преподавал…, – их учил русскому языку белоэмигрант, бывший офицер.

Тони не стала говорить юноше, что знает русский язык. Заходя в штаб фронта, она огляделась. Двое мужчин, в серых, неприметных костюмах, читали газеты в кафе. Один из немцев отогнул лист. Он указал Тони глазами на высокие двери подъезда.

– В кафе мы будем танцевать…,– обсуждая с юношей линию фронта, Тони рассматривала карту: «Они ничего не услышат, на мне нет микрофонов. Техника еще до такого не дошла. Наверное, – мрачно прибавила Тони про себя:

– Я должна, я обязана это сделать. Потом будь что будет…, – она надеялась, что юноша ей не откажет.

Его звали Петром, фамилии он не упомянул. От нее пахло чем-то горьковатым, свежим, она, прикуривая, касалась его руки. Воронов разозлился:

– Какого черта? Англичане ходят на свидания с местными девушками, и остальные тоже. Но я не знаю, что делать…, – он покраснел. Тони, лукаво, сказала:

– Здесь очень жарко. Если вы закончили дела, – она кивнула на списки, – я бы выпила лимонада, в кафе. Или холодной риохи…, – глаза у нее были светло-голубые, большие, прозрачные. Петр поймал себя на том, что ему наплевать на бдительность:

– Один раз, – сказал он себе, – один только раз. Никто не догадается. Или не один…, – ему, отчаянно, хотелось прикоснуться губами к длинным, темным ресницам:

– Не один раз, много. Всю жизнь…, – Тони соскочила со стола, они стояли совсем рядом. Девушка была высокой, но все равно, ниже его. Белокурые волосы немного растрепались:

– Подождите внизу, сеньора Антония, – попросил Петр, – я отнесу списки, и мы пойдем в кафе…, – он быстро сгреб документы. Тони застучала каблучками по лестнице. Воронов отправился в канцелярию. Из-за двери товарища Каррильо доносился ядовитый, голос:

– Вы мне предлагаете искать в Мадриде высокого, светловолосого, голубоглазого мужчину, отлично владеющего оружием? Предложили бы сразу искать иголку в стоге сена!

Петр насторожился.

Второй голос гневно возразил:

– Да, я не знаю его имени! Я только знаю, что он немец, и у него в кармане ваше национальное достояние, бесценный рисунок. Он покушался на убийство! Пошлите телеграмму в Валенсию, в конце концов. Вам все подтвердят, сеньор Каррильо! Я приходил сюда вчера ночью, но вас не застал…, – мужчина говорил на бойком испанском языке, но у него был сильный акцент.

– Я был на фронте, – глава комитета охраны порядка чиркнул спичкой, – чего, судя по всему, нельзя сказать о вас. Я не видел ваших документов, и не уверен, что они у вас вообще есть. Вы мне предлагаете напечатать плакаты о розыске, на основании непроверенных сведений…, – дверь задергалась, голоса стали неразборчивыми.

Отдав списки, Петр остановился на лестничной площадке:

– Фон Рабе ищут. Англичане или американцы. У того человека похожий акцент. Надо предупредить немца, он нам нужен. Но как его найти…, – Петр сбежал вниз. Они пошли в кафе у Королевского театра. Тони слушала его рассказы о Москве, о Советском Союзе. Они пили лимонад, а потом заказали бутылку риохи.

Город готовился к празднику, несмотря на осаду. Улицы и дома украсили цветами. Завтра процессия, со статуей Мадонны, шла с Пласа Майор на площадь, к кафедральному собору, на торжественную мессу. Тони лукаво указала на музыкантов: «В Советском Союзе танцуют танго, Петр?»

У него были лазоревые, большие глаза в темных ресницах:

– Танцуют, сеньора, но я много работал. Я не умею…, – Петру совсем не хотелось лгать девушке. Антония объяснила, что у нее много знакомых коммунистов, однако сама девушка к партии не принадлежала. Ей было всего восемнадцать. Петр рисковал должностью, партийным билетом, и даже, наверное, жизнью. Он повторил себе:

– Мне наплевать. Неужели я умру, не узнав, что это такое…, – посмотрев в угол кафе, он заставил себя улыбнуться:

– У меня не было времени научиться, сеньора.

Он, незаметно, взглянул туда еще раз:

– Интересно. Значит, они за нами следили. Пусть сеньора Антония поведет меня в танго. Посмотрим, чем все закончится…, – заиграли «Кумпарситу».

Она прижималась к нему маленькой грудью, у нее были нежные, прохладные пальцы. Приблизив губы к его уху, девушка шепнула, по-русски: